Если забуду тебя, Тель-Авив
Шрифт:
Прогулка с потерями
1
У нас тут вечером начинаются сутки искупления и поста, когда принято воздерживаться от Интернета, не говоря о прочем, и город наш сначала делается пуст, становится слышно тишину, птиц и кондиционеры, потому что все разбегаются пожрать. Потом улицы начинают медленно наполняться идущими в синагогу и велосипедистами, которые пользуются тем, что дороги свободны от машин. Я же до заката спускаюсь к морю и немного хожу по воде, надеясь смыть
2
Случайно измерила температуру, оказалось 37 с хвостиком, и я немедленно побежала нюхать кошачье говно. Только потом сообразила, что это было несколько избыточное страдание, у меня ещё есть кофе, духи и баночки с пряностями – всё-таки трагическое русское сознание не пропьёшь.
Есть примета, что как проведёшь первые двенадцать дней года, так и пройдут соответствующие месяцы. Последнюю новогоднюю ночь я не помню по причине гриппа и первые две недели даже не особо вставала. Итак:
В январе я практически не выходила из-за болезни, в феврале – из-за жёстких осложнений, в марте начался карантин, притом у нас с мужем – тотальный, он вернулся из Москвы. В апреле я узнала о переезде и начала собирать вещи, в мае мы переезжали и разбирали вещи. В июне я готовилась к двухнедельному семинару, в июле его проводила, потом два месяца пересиживала дома жару. В октябре был второй карантин. И вот ноябрь, и я с тревогой вспоминаю, что делала 11–12 числа – судя по фото, выходила хотя бы на крыльцо.
Я к тому, что с этой приметой аккуратней надо, хуже, кажется получился только тот год, когда я под бой курантов решила заняться сексом, причём максимально нетрадиционным. Так вот, год был – говно.
Карантинный город тем временем подвешен между прелестью и ужасом, как шарик на еловой лапе – наверху огоньки, внизу бездны. Социофоб во мне совершенно счастлив пустым улицам, а маленькое стадное животное боится, что все умерли.
Зато на берегу умеренно людно и просторно, я иду босиком по линии прилива и смотрю, как солнце панически сваливает за горизонт. Хорошо, только диалог этот вспоминается:
– Вам отрежут голову!
– А кто именно? ИГИЛ? Террористы?
– Нет, – ответил собеседник, – еврейский мужчина, сионист.
Тарелочки фрисби носятся, как сюрикены.
3
В конце ноября, перед самым отъездом в Москву, сходила на экскурсию по Неве-Цедек, и нас привели в неприметный арт-салончик – группа художников держит его вскладчину и по очереди там работает, продавая свои картинки, керамику, украшения и всякое такое. И там я нашла две коробки авторских стеклянных бусин по пять и десять шекелей, то есть, недорого. Совершенно шикарные, большие, уникальные, каждая способна сама по себе организовать композицию ожерелья или браслета. И я решила, что как только вернусь, куплю у них несколько штук и сделаю подарки всем, кто мне нравится.
Съездила, вернулась, отсидела личный карантин, дождалась окончания
И эта потеря стала для меня большой, потому что кроме людей, путешествий, свободы мы утратили безмятежность – такую солнечную, переливающуюся, разноцветную. Всё это постоянство простых вещей, вроде привычных лавочек, кафешек, маршрутов путешествий оказалось не навсегда. И люди, люди, которые обещали быть не вечно, но долго, очень долго – они вдруг раскатились, как большие яркие бусины, и не разбились даже, а просто исчезли, и только это их отсутствие теперь уже точно навсегда.
Прогулка во сне
1
Язык тех, кто живёт у тёплых морей, богат словами, обозначающими разные виды тоски. Возможно, ощутить подлинное томление на корабле или на берегу сложнее, чем глядючи на снег шесть месяцев в году. А значит, и переживание твоё потребует более тонкого описания, чем просто смурь, жопа и безысходность. Поэтому именно там нужно искать имя для тоски по прошлому, которого не было.
Снилось, что живу я у самой воды, совсем на берегу, как спасатель, и приехал ко мне в гости юноша, с которым я иногда спала в давние годы.
Приехал, денег привёз – зачем-то лизнул ладонь и положил в неё семь тысяч триста рублей. Ладно, кто ладонь лизал, я догадываюсь, у него опять корм кончился. А этот обнял потом, а я и говорю:
– А вот раньше, когда ты обнимал меня в Москве, то ещё и кружил немножко.
И он тогда поднял меня, прижал к себе и закружил, и я увидела из-за его плеча море, пляж, гору и снова море. А прежде, приезжая в Москве, возил меня за город, и я видела поле-поле-поле и высотные дома на горизонте.
Поставил на место, и я чуть не заплакала: я и забыла, что он нравился мне не только потому, что здоровенный, красивый и член большой, а потому что добрый – не погнушался, а я с тех пор на десять кило потяжелела, и он не мальчик, хоть и рост больше двух метров, но все мы слабеем.
А потом он сел на розовый самолёт с надписью «Путешествие» и улетел, а я проснулась.
Проснулась и поняла две вещи.
Те море-горы из сегодняшнего сна были не здешние, а крымские, где мы три раза пересекались и жили на хипповских стоянках.
И, да, мы иногда встречались, но в Москве он ко мне не приезжал и ни в какие поля не возил, просто всю жизнь мне с тех пор иногда снился, вот и была своя сновидческая история отношений.
Нет, не любила, для радости трахались, очень он был красивый. Просто так зачем-то снился.
2
Снова снился, живой и тощий, он теперь раскатывает на своём чопере вдоль моря и никогда не останавливается. Хочу побыть с тобой, говорю, денька три. А он меня только обнял и погладил мокрые щёки – три нельзя, это насовсем. Я, говорит, теперь в Крыму, за экологией слежу. А потом пошёл в прибой, за ним девки побежали, конные поскакали, а дети закричали: «Полиция!», но только на иврите – «Миштара, миштара!». Тогда он запрыгнул на мотоцикл и погнал, а потом полетел, смеясь и крича «любимая, я еду!».