Если завтра не наступит
Шрифт:
Мысленно пожелав певице поскорее попасть домой и оправиться от выпавших на ее долю испытаний, Бондарь остановил машину и выбрался оттуда, не захлопнув за собой дверцу.
Гванидзе, с ветерком проехавшийся по грунтовке, встретил его страшными проклятиями, сопровождавшимися требованиями немедленно отвязать его от джипа. Затянувшийся трос затруднял его речь, но он не умолкал ни на секунду, опасаясь продолжения экзекуции.
– Не нравится? – безучастно спросил Бондарь.
Ответом была новая порция ругательств. Волочась за джипом, Гванидзе потерял вставной глаз и добрую половину одежды. Брюки,
– Когда подъедут твои друзья-товарищи? – спросил Бондарь невыразительным голосом, в котором не угадывалось ни тени сострадания. – Куда? В котором часу? Сколько их? На чем они прибудут? Номер машины? Вот перечень вопросов, на которые ты должен ответить. Или поехали кататься дальше?
– Ты труп! – заорал Гванидзе, бешено вращая единственным глазом. – Я тебя на шашлык порежу и собакам скормлю!
– Собаки обойдутся большим, сочным куском сырого мяса, – молвил Бондарь. – Тем, который от тебя останется к концу нашего путешествия.
Он приготовился вернуться за руль.
– Шайтан с тобой, – заголосил Гванидзе. – Я скажу. Все равно это тебе не поможет.
Можно ли было ему доверять? С одной стороны, примененная к нему жесткая мера воздействия должна была настроить его на откровенный лад. С другой стороны, ничто не мешало Гванидзе врать напропалую, поскольку проверить его слова не представлялось возможным.
– Хочешь мне отомстить? – поинтересовался Бондарь. – Говори правду.
– А ты как думаешь? – злобно спросил Гванидзе, тяжело перевернувшись с живота на спину. Его стесанное об камни брюхо представляло собой сплошную ссадину.
Радуясь, что темнота не позволяет рассмотреть подробности, Бондарь неспешно закурил и сказал вот что:
– Слушай меня внимательно. Я тут один, но сам ты со мной не справишься. Твоя смерть может быть быстрой, а может быть долгой и мучительной, но она неизбежна. Я тебя убью в любом случае, и ты это понимаешь. Но давай рассуждать логично. – Присевший на корточки Бондарь лениво выпустил сигаретный дым. – Что будет потом? Я не загробный мир имею в виду, а тот, в котором мы с тобой пока что находимся. Итак… – Очередная затяжка. – Ты умираешь, а я исчезаю с места событий, и никто никогда не узнает, кто расправился с Чакой-медведем. Нравится тебе такой расклад?
– Нет, – выдохнул Гванидзе, внимательно слушая неторопливую речь Бондаря. Тот понимающе кивнул:
– Так я и думал. Но вот другой вариант. Ты говоришь мне правду. Сдаешь своих сообщников с потрохами. В таком случае я непременно захочу с ними встретиться. В одиночку. Если они меня прикончат, ты будешь отмщен, Чака. – Бондарь улыбнулся, словно такое предположение показалось ему забавным. – Может быть, мы даже свидимся с тобой в аду, чтобы продолжить там выяснение наших отношений. Но для этого необходимо, чтобы я вышел на твоих орлов. Только они способны разделаться со мной.
– Они разделаются, – пообещал Гванидзе.
– Тогда выкладывай начистоту, когда и на чем они прибудут, – миролюбиво предложил Бондарь.
– Хочешь сказать, что тебе жить надоело?
– Не то
– Странный русский, – процедил Гванидзе, обращаясь то ли к ночному небу, то ли к луне, наблюдающей за происходящим из-за облачного занавеса. – Такие редко попадаются.
– Редко, но метко, – отрезал Бондарь. – Кроме того, попался ты, а не я. Решай.
– А я уже решил.
– Говори.
– Я расскажу тебе то, о чем ты просишь.
– Давай, – кивнул Бондарь.
– Сначала выслушай мое условие.
– Ну, Чака, это уже перебор… Торговаться с тобой я не стану.
– Постой! – торопливо крикнул Гванидзе, видя, что Бондарь направляется к джипу. – У меня совсем простое условие.
– Только не говори, что ты сделаешь это сам.
Гванидзе засмеялся своим резким неприятным смехом, но смеялся он очень осторожно, оберегая от сотрясения сломанную ключицу:
– Я не дурак. Вряд ли ты вернешь мой пистолет и оставишь меня одного минут на пять, как об этом пишут в книгах.
– «Вряд ли» слишком мягко сказано, – подтвердил Бондарь.
– Но немного поиграть в благородство не откажешься, верно?
Глаз Гванидзе впился в глаза Бондаря, выискивая там ответ. Тот ответил ему прямым немигающим взглядом:
– В благородство не играют, Чака. Оно либо есть, либо его нет.
– У тебя должно быть.
– Допустим.
Бондарь продолжал внимательно смотреть на Гванидзе. Тот держался неплохо, учитывая, что через несколько минут все будет кончено. Может, у него в запасе имеется какой-то коварный трюк, который он собирается продемонстрировать? Но Гванидзе просто лежал на спине, лежал устало и расслабленно, не проявляя ни малейших признаков агрессии.
– Хочу попросить тебя о маленьком одолжении, – угрюмо сказал он, уронив голову на землю. – Я мусульманин, понимаешь? Дай мне произнести свою последнюю молитву перед тем, как выстрелишь. – Тон Гванидзе сделался просительным. – Хорошо? Это продлится недолго, потом можешь стрелять. Каждому предстоит когда-то умереть. Тебе тоже.
Бондарь взглянул на равнодушную луну и пожал плечами:
– Хорошо, Чака. Я дам тебе пять минут. Но если ты вздумаешь выдвинуть еще одно условие, то у тебя не останется даже пяти секунд. – Он многозначительно прикоснулся к рукоятке пистолета. – Поэтому хватит морочить мне голову. Приступай к исповеди.
И Гванидзе заговорил…
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит
Громады горных хребтов тянулись к недосягаемым звездам. Пустынная дорога вызывала в памяти лермонтовский кремнистый путь. Стоящий на ней «Лендровер» выглядел неуместно, как лоток мороженщика или игровой автомат. Автомобиль не имел никакого отношения к вечности, которой дышало все вокруг. Вечными были небо, горы и лунный лик, изъеденный космической проказой. Все люди, которые когда-либо смотрели на них, давно обратились в прах. Та же участь ожидала ныне живущих и еще не родившихся. Осознание этого факта настраивало на мрачный и торжественный лад. Казалось, вот-вот зазвучит органная месса Баха.