Если женщина хочет…

Павлова Юлия Васильевна

Через три минуты она стояла в прихожей одетая. Через пять минут, поймав машину, объясняла водителю-полуночнику адрес. Через полчаса она вошла в стеклянные двери ночной стоматологии. Еще через десять минут села в кресло… Спустя час легла в собственную кровать. Болело несравненно меньше, душу грело чувство исполненного долга.

Утром, часов в девять, в супружескую постель улегся Константин. Ольга проснулась от привычного движения и плотнее надвинула на лицо одеяло — мешал солнечный свет.

— Я отвел

ребенка в детский сад.

Голос мужа звучал скорбно.

— Молодец, — пробормотала она в подушку.

— Кушать нечего, — не меняя тона, продолжил муж.

— У меня зуб болит.

— Это я уже слышал. Тебе надо вылечить зуб и зажить нормальной жизнью.

— А я уже вылечила.

Муж переваривал сообщение долго. Так долго, что Ольга успела задремать и даже увидеть во сне какую-то птичку на ветке…

— Не понял!

Костя надавил на плечо жены, заставив ее повернуться.

— В «неотложку» я съездила, в районную.

Ольга отвечала, на секунду приоткрыв глаза. Красавец Костик был небритым и усталым. Во рту ей что-то мешало. Она подумала, что забыла выплюнуть тампон.

— Оля… Оля, у каких костоломов ты была?

В голосе Кости слышался неподдельный ужас.

Ольга села на кровати, потрогала щеку. Правая щека жила самостоятельной жизнью, сантиметра на три отставая от родного лица. Значит, это не тампон мешался. Значит, начался абсцесс.

— Кстати, а где ты был ночью?

— На работе, Оля. Я же тебе говорил.

— Когда?

— В два часа. Ты, правда, делала вид, будто спишь. Позвонил Юрашев, у него флюс, во всю десну разнесло. Тоже, как и некоторые идиотки, ждал до последнего. Полтора часа я на него убил. Двести баксов содрал, зато он теперь как огурчик. Ну-ка, покажи…

Ольга легла обратно в кровать.

— Покажи.

— Нет.

— Почему?

— Стесняюсь.

— Меня? — Костя часто заморгал, не понимая сути дела. — Ты забыла? Я у тебя вместе со «Скорой» роды принимал…

Ольге не хотелось отвечать, ей хотелось спать.

— Оля… Ты удалила зуб?

Ольга накрылась одеялом с головой. Объясняться не хотелось. Через минуту Костя содрал с нее одеяло.

— Ты… дура… открой рот.

— Кость, не надо. Мне больно… удалила. Разозлилась на тебя, думала, ты загулял…

— Нет, ну… слов не хватает. Идиотка!

— Перестань кричать.

Но Костя не перестал. Он полчаса бубнил про этику семейную и врачебную, обзывал Ольгу разными словами, намекая на ее неполноценность вообще и как жены, в частности.

Когда жена встала и побрела в ванную, он еще не понял, что она хочет сделать. Ольга оделась, побросала в спортивную сумку нижнее белье и несколько теплых вещей. Костя к этому времени уже подустал от собственных нотаций и начал догадываться, что, может быть, переборщил. Увидев, что бледная Ольга с перекошенной

щекой натягивает в прихожей сапоги, он вышел за ней — надо было что-то сказать, задержать…

Но Ольга уже стояла в дверях.

— Сил моих больше нет жить с тобой, занудой.

— И куда же ты?

— К маме.

— А… — Костя тупо смотрел, как Ольга запихивает в сумку пару выходных туфель. — А Катенька?

— Без меня. Ты самый душевный и правильный, вот и занимайся ребенком. Понадоблюсь — заедешь в Городок.

Входная дверь хлопнула. Костя подумал, что с абсцессом на десне, не дай бог, затронувшим лицевые мышцы, на холод выходить бы не стоило. Он неохотно сменил тапочки на ботинки, вышел из квартиры и вызвал лифт.

На улице было градусов пять мороза, в домашнем халате не жарко. Ольга, как ожидал Костя, не сидела у подъезда. Он только успел увидеть, как она садится в пойманную машину, прикрывая щеку шарфом. Костя хотел окликнуть ее, извиниться, но машина отъехала…

Людмила Михайловна

Людмила Михайловна сегодня была на гардеробе — пожалела Танечку, та рвалась общаться с читателями на абонементе.

С утра народу мало: пенсионеры приходят бесплатно газеты почитать да студенты вспоминают о сессии и судорожно списывают со всех книг рефераты. Вот ближе к вечеру читатели повалят дружной толпой. Разнокалиберные школьники, начитанные домохозяйки и другой, иногда случайный люд.

На улице конец марта, слякоть, солнце бьет в высокие окна библиотеки, и на широких листьях стоящих у входа пальм виден слой пыли.

Людмила Михайловна будто бы глядела в пол, а на самом деле следила за входящими в оба. При входе она расстелила две тряпки и с вниманием кошки у хозяйского клубка отслеживала, все ли читатели вытирают ноги.

Две тряпки положены были специально: если о первую человек не догадывался вытереть ноги, то обязательно спотыкался на второй, едва не падая. Номер с тряпками был выработан Людмилой лет пять назад, рассчитала она расстояние «ловушки» эмпирическим путем — то был плод долгих наблюдений.

Она была твердо убеждена, что этим приносит пользу не только полам библиотеки, но и воспитанию подрастающего поколения: больше толку, чем от вывешенных в общественных местах призывов «уважать труд уборщицы». Воспитательный момент был, на ее взгляд, необходим и выросшим деткам, особенно мужчинам — нехозяйственные они, так и норовят проскочить тряпку. Большинство женщин аккуратно вытирали ноги, иногда даже не замечая этого инстинктивного движения.

Людмила Михайловна увидела ноги в ботинках милицейского образца. Подняла глаза чуть выше — и над ботинками оказались вполне цивильные джинсы. Ботинки шваркнули пару раз по тряпке и шагнули вперед.