Если живет Надежда
Шрифт:
А потом думала о смерти. Первый умерший во время операции пациент. Его не забыть. И дело не в том, что спасти его было невозможно, а в том, что смерть была слишком близко. Она была ощутима, реально ощутима, прямо тут, под пальцами. Даже слов нет, чтобы описать это ощущение. Первый раз был шок. А потом? Каждый раз шок. Так курить и начала.
Но смерть поначалу воспринималась как азартный противник. И победить ее было делом чести, и каждая победа отзывалась эйфорией в теле. Но с годами отношение изменилось. Смерть стала той чертой, откуда не возвращаются,
Невозможно привыкнуть к смерти, нет, невозможно.
Надя села за стол, включила настольную лампу и стала писать ход операции, а потом эпикриз — посмертный…
========== Часть 6 ==========
Афинский мудрец Платон, живший в четвертом веке до нашей эры, утверждал, что судьба есть не что иное, как путь от неведомого к неведомому. Иначе говоря — жизнь полна сюрпризов, и далеко не всегда эти сюрпризы бывают приятными.
Вот таким сюрпризом стало появление супруги Владимира Громова в отделении. Она уверенно прошла в палату, а потом так же уверенно через некоторое время в ординаторскую.
— Надежда Михайловна, можете выписывать моего мужа, я готова.
— Я и не знала, что тут все по Вашему требованию делается, — Надя не смогла сдержать эмоций.
— Не надо ерничать. Я много думала, я все взвесила, я поняла, что моей дочери нужен отец, каким бы он ни был.
— Владимир Сергеевич плохой отец?
— Нет, он хороший отец, но он инвалид, вот я о чем. Я готова забрать его домой — вот все, что я Вам говорю. И не надо меня осуждать. Сначала Вы меня осуждали за то, что я испугалась, а теперь за то, что я хочу его забрать. Он мой муж, и мне решать, как нам жить дальше.
— Как жить, конечно, решать Вам с ним вместе. А вот когда выписывать мне моего пациента, буду решать я. Я сообщу ему мои соображения после обхода.
— Я подойду к четырем часам. Думаю, что Вы уже определитесь.
Она вышла из ординаторской, стуча каблучками.
— Надя, и кто эта стервь? — спросил Иван Владимирович, находившийся с Надей в одной ординаторской.
— Жена Громова.
— Повезло мужику! Она ж его бросит.
— Не каркай.
— Каркай - не каркай… Оно ж видно. Сейчас обдерет как липку и бросит.
— Она так убивалась после аварии…
— Ага. А потом три недели где она была? Я ее ни разу у него не видел, сколько дежурил. Сначала девочка приходила, а потом и она перестала приходить. Жалко, мужик хороший, случись наоборот, так он бы от нее не отходил и любил бы все равно.
— И что это тебя на рассуждения такие потянуло?
— Да просто живешь вот так, живешь, пашешь как проклятый, все стараешься в семью. А потом случись такое — и один… Почему жизнь так несправедлива?
— Ой, перестань. Я вот живу, и не случилось ничего, а все равно одна.
— Так муж козел был.
— Вот так категорично?
— Конечно, категорично. Я когда учился,
— Так глупая была. Это я после поумнела. Мне восемнадцать стукнуло тогда, а он был куратор группы. Потом Илюшка родился.
— У него кроме твоего Ильи дети есть?
— Нет, Ваня, остальные смазливые умнее оказались.
Они улыбнулись друг другу и пошли по своим палатам.
Владимир Сергеевич был не в настроении. Лежал отвернувшись к стенке.
— Володя, доброе утро. Как сегодня?
— Ты за планшетом?
— Я на обход. Рассказывай.
— Не хочу. Когда выписка?
— Не сегодня, ты курс массажа не закончил и физио тоже.
— И кто говорит в тебе сегодня? Это чисто женский протест?!
— Врач твой лечащий говорит. Если уж ты стал моим тематическим больным, то будь добр им оставаться. На тебя деньги тратились и тратятся. Мне нужен результат, так что пока я его не получу, ты из этой палаты не выйдешь. А то хочу — подержите, хочу — забираю. Я буду решать, только я.
— Ух ты какая серьезная.
— А серьезная, Володя. Может, и не такая добрая, как тебе казалось, но я свое дело знаю.
— Вот в этом я не сомневаюсь.
— Да я вроде повода не давала сомневаться во мне. Так что супруге своей передай, что о выписке я сообщу за день и все бумаги подготовлю, и рекомендации она вместе с тобой выслушает. Понятно?
— Не кипятись. Понятно. Ты дежуришь когда?
— Завтра.
— Зайдешь покурить?
— Зайду. У тебя сигареты вкусные.
— Так ты ж сама их приносишь.
— Так вот и покупаю вкусные, какие люблю, те и покупаю.
Она лгала, причем больше даже себе самой, чем ему.
Да, она назначит еще несколько сеансов массажа и продлит физио. Она просто не хочет его отпускать. Сроднилась с ним как-то. Срослась душой, прикипела. Никогда у нее не возникало таких отношений с пациентами. Почему с ним возникли? И когда это произошло? Тогда, когда его доставила скорая с места аварии? Во время многочасовой операции, которую делали две бригады: она с напарником — полостные хирурги — и травматологи. Или когда не отходила от него в реанимации, пока он не открыл глаза?
Все это уже не раз было и не с одним пациентом. Почему он?
Надя так и не нашла ответов на свои собственные вопросы. И решила, что произошло это от того, что он оказался одинок, просто одинок со своим горем, и захотелось подставить плечо, протянуть руку и помочь.
Потому, что она тоже одинока, и пусть не в горе, а просто одинока. Но чувство одиночества имеет свойство кричать о себе, выть, как собака ночью, накликая беду. Чувство, не дающее тягу к жизни, а скорее наоборот.
И что делать, как решить эту проблему, она не знает, а одиночество давит, и откликается душевной болью и тяжестью во всем теле. И выхода нет.