Эсмеральда
Шрифт:
– Дамы и господа! – взывал поэт, тщетно пытаясь перекричать весёлый гомон. – Куда же вы уходите? Пьеса ещё не закончена!
Ответом ему были свист и улюлюканье.
На зрительских местах осталось всего несколько человек, но Гренгуар решил продолжить пьесу хотя бы для них, надеясь получить хоть какое-то вознаграждение. Но, высунувшись из дверей, он мог только скорчить унылую физиономию. Последние из числа его бывших зрителей последовали общему примеру и быстро удалялись в сторону часовни.
Глава 2
Папа
Замысел Жака удался на славу. Вокруг часовни собралась большая толпа. Все ждали выборов шутовского Папы, а сам чулочник суетился у входа и всех организовывал. Постепенно к часовне подходили всё новые и новые люди – каждому хотелось победить в этом веселом состязании. Больше всех, кажется, оно радовало Жеана – он носился вокруг часовни, заливаясь смехом, и то и дело принимался едко вышучивать кандидатов в Папы. Но сам школяр, втайне гордившийся своей миловидной мордашкой, желанием к ним присоединиться не горел, так что просто нарезал круги в толпе и покрикивал на людей, по очереди заходящих в часовню.
Постепенно все желающие посостязаться за титул Папы шутов оказались внутри, а зрители и просто любопытные собрались возле окна. Раньше в него было вставлено круглое стекло, но со временем оно растрескалось, так что теперь в отверстие можно было просунуть голову.
Наконец первый претендент на роль Папы шутов высунулся из окна. Он был совершенно лысый, со скрюченным носом, а на его лице явственно виднелись глубокие морщины. Но его гримаса, хоть и была уродливой, не произвела впечатления на зрителей.
– Следующий! – крикнул чулочник.
Все кругом загалдели и стали ждать продолжения.
Мероприятие длилось довольно долго. Жеан не умолкая комментировал внешность кандидатов:
– Не то… Ну вы посмотрите на него! У него же просто нос картошкой! Какой же он Папа шутов!
Чулочник с ним соглашался, и выборы продолжались. В них поучаствовал даже Клопен Труйльфу, скорчив унылую гримасу, но удача не улыбнулась ему и на этот раз.
– Он просто нищий урод, видали уже! – крикнул школяр. – И совсем не страшный.
Веселье продолжалось.
– Поглядите, эта гримаса точь-в-точь как морда быка! – кричал народ, тыча пальцами в очередного претендента.
И действительно, в отверстии часовни красовалось лицо, очень похожее на бычью морду. Жеан снова затараторил, но его уже никто не слушал. Вокруг часовни стоял оглушительный гул.
Каких только лиц тут не было: и худые, и круглые, и с кривыми носами, мужчины и женщины всех возрастов – каждому хотелось состроить самую отвратительную гримасу и стать Папой шутов.
– Глядите, а у этого голова даже в отверстие не пролезает! – заметил кто-то.
В отверстие высунулось лицо другого участника.
– А этот похож на чёрта… – добавил другой зритель.
Наконец в отверстии показалось
– Глядите, какой урод! – визжали мальчишки ещё младше Жеана, кидая в претендента огрызки и мелкие камушки.
– Посмотрите, люди добрые, на эту рожу! – потешался уже кто-то из взрослых. – Можно подумать, что сам дьявол нынче вечером заглянул в Париж!
– И не говори! – соглашался другой голос. – Клянусь моей лавкой, даже черти, что являются с перепою, и то краше!
После этого продолжать выборы не было смысла. Под всеобщее ликование из часовни вывели этого «красавчика», у которого, как оказалось, был ещё и огромный горб. Толпа громкими воплями одобрила этот выбор.
– Да здравствует Папа шутов! – закричал Жак-чулочник.
– Папа шутов! Папа шутов! – подхватили остальные.
– Да это же звонарь Квазимодо из Нотр-Дама! – воскликнул Жеан и пояснил тем, кто стоял рядом: – Воспитанник моего брата.
– Он просто отвратителен! Достойный победитель, – отметил гордый собой Жак.
Толпа бесновалась:
– Ура! Ура! Да здравствует Папа!
На горбуна надели мантию с мишурой, картонную тиару, вручили цветной посох и посадили на большие деревянные носилки.
– Это твой день, Квазимодо! Ты наш главный шут! – ухмыльнулся один старичок из носильщиков, поднимая новоизбранного Папу над толпой.
Квазимодо уносили всё дальше и дальше от часовни. Процессию сопровождали зрители, число которых увеличивалось с каждой минутой. Они тоже придавали колорит: громко дудели и стучали деревянными палочками, каждый играл, на чём мог – на колокольчиках, дудочках, тамбуринах, образовав самый странный во всём Париже оркестр. А впереди на тележке, запряжённой собаками, ехал король нищих Клопен Труйльфу.
Простодушный горбун смеялся вместе со всеми, не понимая, что его вовсе не чествуют, а лишь смеются над его уродством. Но пока ему было весело.
Внезапно на пути шумной процессии появилась девушка изумительной красоты – с золотисто-смуглой кожей, сверкающими изумрудными глазами и роскошными тёмными волосами, заплетёнными в затейливые косы. Её сине-голубое платье с пёстрыми узорами радовало глаз в серой толпе, тонкую талию подчёркивал золотой корсаж. Походка её была легка и грациозна, словно танец, а изящные туфельки подчёркивали красоту стройных ножек. Девушка держала в руках бубен.
Процессия Папы шутов остановилась. Красавица подходила всё ближе и ближе, и все взгляды были прикованы к ней. Люди моментально забыли о шутовском празднике. Квазимодо тоже не мог оторвать от неё глаз. Она казалась неземным созданием, ангелом, случайно оказавшимся в шумной городской толпе.