Эсмеральда
Шрифт:
– Как вас зовут, красавица?
– Эсмеральда, – кокетливо улыбнулась девушка, надеясь, что необычное имя понравится такому благородному рыцарю.
– Эсимилярд… Симиляр… А, неважно! Ангел мой, прошу, останьтесь! – настаивал капитан, сверкая глазами. Кажется, в воображении он уже успел нарисовать довольно пикантные сцены…
Вероятно, это цыганским чутьём поняла и Эсмеральда. Еле слышно прошептав: «Благодарю вас, Феб, и прощайте!», она быстро спрыгнула с коня и вместе с Джали исчезла в лабиринте парижских улочек.
Глава 5
Двор
Проводив долгим взглядом капитана Феба, Гренгуар продолжил свой путь. Была уже поздняя ночь, и ему всё больше хотелось наконец найти себе пристанище. Но большинство горожан уже спали, и поэт не решался их будить, справедливо опасаясь, что в этом случае вряд ли его примут радушно. Наконец Гренгуар заметил огонёк в окне ветхого домика и постучался в дверь.
На пороге появилась цыганка. Ещё довольно молодая, она, однако была полной противоположностью Эсмеральде: неприятное лицо, злые тёмные глаза, неопрятная, больше напоминающая лохмотья одежда – никакого сходства с милой плясуньей.
Гренгуар всё же попытался воззвать к жалости девушки:
– Прошу вас, прелестная мадемуазель, пустите меня переночевать, я так замёрз…
Но она даже не дала ему договорить и замахала руками:
– Иди отсюда подальше, бродяга! Ты думаешь, у меня самой в доме тепло? Да мне почти месяц не на что купить дров, а тут ещё ты! Пошёл вон!
– Но я же с ног валюсь! – взмолился поэт.
– Нет! Мне есть нечего. А ты наверняка обед будешь клянчить!
Прежде чем Гренгуар успел возразить, девушка схватила палку, и он счёл за благо унести ноги.
Услышав, как вдалеке захлопнулась дверь неприветливого домика, поэт остановился и устало прислонился к стене. Над Парижем скоро встанет солнце, а он никак не может найти себе кров! Горестно вздохнув, Гренгуар собрал последние силы и побрёл дальше.
Он уже окончательно заблудился и не понимал, куда идёт. Впрочем, не будь поэт так погружён в свои нерадостные мысли, он заметил бы, что зашёл в весьма подозрительные места. Ему всё чаще встречались нищие и оборванцы, говорящие на непонятных языках, но он старался держаться от них подальше. Подать ему было нечего, а без звонкой монеты эта публика обычно весьма невежлива.
– Если уж не повезёт с самого утра, весь день испорчен! – вздыхал про себя поэт.
Домики становились все беднее. Кое-где в окнах мелькали люди, но проситься на ночлег Пьер уже боялся. Он просто шёл дальше, размышляя о своей печальной участи, пока совсем не выбился из сил и не сел прямо на холодную землю.
Однако не успел поэт перевести дух, как к нему подошли двое нищих.
– Эй, ты кто такой? И чего здесь валяешься, пьяный, что ли?
Гренгуар осмотрел себя. Действительно, рубашка его была порвана и заляпана грязью, ботинки стоптались.
– Поэт Пьер Гренгуар! – представился он, выпрямившись и стараясь выглядеть внушительно.
– Первый раз слышим! – захохотали бродяги.
– А где я? – робко поинтересовался поэт.
– Во Дворе Чудес!
Пьер содрогнулся. Ему не раз приходилось слышать,
– Так ты не местный? – догадался один из бродяг.
– Нет, я здесь впервые.
Ухмылки нищих внезапно сменились кровожадным оскалом:
– Ах, так ты чужак!.. К королю его, к королю!
«Похоже, это всё-таки были не байки», – грустно констатировал поэт, когда ещё двое бродяг с силой схватили его под руки и куда-то поволокли.
Его тащили по каким-то грязным закоулкам, время от времени подталкивая в спину, когда у уставшего поэта начинали заплетаться ноги. Какие-то цыганские ребятишки путались под ногами и кричали что-то непонятное, но явно оскорбительное – теперь-то Гренгуар искренне посочувствовал несчастному Квазимодо. Встреченные нищие мерзко ухмылялись и грозили кулаками, и чем дальше, тем больше их становилось.
Поначалу безразличный от усталости Пьер теперь испугался не на шутку. Он попытался поговорить со своими конвоирами:
– Отпустите, отпустите! Зачем вы меня тащите? Я не сделаю вам плохого, клянусь!
– Конечно, не сделаешь! – ухмыльнулся один из бродяг. – Король Алтынный тебе не позволит!
Наконец Пьера дотащили до довольно большой (по сравнению с тесными улочками) площади. Её освещало множество больших костров, возле которых стояли деревянные столы. За ними на грубых лавках, а то и бочонках сидели бродяги – они выпивали, резались в карты и поначалу не заметили Пьера, тщетно пытавшегося вырваться из рук своих провожатых.
Зато, когда процессию заметили, над столами прокатился взрыв грубого хохота. Поэт зажмурился, чтобы не видеть этих искажённых жестоким весельем рож.
Наконец его проволокли через всю толпу, и шум немного утих. Когда Гренгуар решился открыть глаза, то увидел довольно странную картину: на бочке около самого большого костра сидел смутно знакомый человек. В отличие от остальных бродяг, одетых большей частью в лохмотья, на нём был вполне приличный синий костюм, хотя и кое-где заштопанный. На голове его красовалась шапочка, в которой человек с буйной фантазией (как у самого Пьера, например) мог разглядеть корону.
– Зачем пожаловал, чужак?
Пьер со стыдом оглядел свой костюм, ещё больше пострадавший от прогулки по Двору Чудес, и попытался оправдаться:
– Я зашёл сюда случайно…
– Ты не бродяга! По нашим законам ты не имеешь права здесь находиться.
Голос этого человека, звучавший громко и угрожающе, показался поэту знакомым. Он наконец отважился поднять глаза и рассмотреть получше этого короля нищих.
Каково же было удивление Гренгуара, когда он узнал Клопена Труйльфу, того самого нищего, который нанёс первый и роковой удар его пьесе!