Эссеистика
Шрифт:
С музея спрос невелик, поскольку в нем хранятся свидетельства древних видов деятельности, и в нем — остатки свечения вокруг произведений, еще излучающих флюиды, за счет которых шедевры побеждают смерть.
Стендаль недаром описывал, как женщина гениально садилась в карету. Такое употребление слова «гениально» оскорбляет нашу сдержанность в похвалах.
Поэт — скажем, художник — обычно с размахом растрачивает свой гений в фарсах, шарадах, импровизированных маскарадах, вызывающих подозрение у тугодумов. Таким образом, он самовыражается, ничего заранее не просчитывая,
Именно это пылающее восторженностью мгновение, этот пожар, свободный от скуки напыщенных тупиц, которую они испытывают при виде чего-то потрясающего, Пикассо удалось зафиксировать в некоторых произведениях.
Точку поставить невозможно. Если бы Пикассо, в очередной раз рассердившись на живопись, выбросился бы из окна, гениальный коллекционер Х. заявил бы, что «получилось красивое пятно», купил бы асфальт и соорудил «раму в виде окна», причем заказал бы ее З., который сделал бы гениальный багет.
Пикассо — рисовальщик распятий. Холсты, появившиеся после его приступов ярости против живописи (с разорванным бельем гвоздями, веревкой, дегтем), на которых художник распинает себя и живопись, плюет на нее, закалывает ее копьем, наконец, сами укрощают его и неизбежно вынуждают завершить гитарой всю эту резню.
Моя музыкальная мечта — услышать мелодию гитар Пикассо.
Апрель 1930. В ясном синем небе, на небольшом шарике стоят миры, воплощенные в конкретных людях, розовых остовах, одиноких чудовищах любви, подобные индийскому миру, что зиждется на слоне и черепахах
Скандал с «Зазывалами» стал публичным, что объяснялось, помимо прочего, совпадением спектакля с битвой под Верденом. Заголовок крупными буквами в газете «Эвр» гласил: «Мы ждали дорожный каток, а нам показали русский балет».
Скандал с «Новобрачными» был семейной стиркой грязного белья. Публика подхватила. Все началось с артистов, считавших Эйфелеву башню своей собственностью, прародительницей машин, первым словом модернизма, и не желавших отправлять ее на прелестную свалку предметов выставки 1889 года
Идейные скандалы меня не интересуют. Меня занимают только скандалы материальные. Если спросить меня о скандале вокруг какой-нибудь идеологической пьесы, я ничего не отвечу. Скандал может разгореться где угодно: в Палате депутатов, в церкви, в трибунале.
То, что «Бык на крыше», «Антигона», «Ромео», «Орфей» обошлись без скандала, объясняется длительным периодом привыкания, после которого снобы, обжегшись на собственных ошибках, аплодировали сами себе.
«Меркурий» воспользовался таким настроем зрителей. Кроме того, веселый спектакль заглушался оркестром Сати.
В конце 1929 года опомнившиеся снобы осмелились устроить бойкот молчанием произведениям Стравинского, в которых композитор одержал самые значительные победы над собой и над музыкой.
Поскольку министерство по-прежнему визирует фильмы, мы — на волосок от цензуры.
Катастрофа с цензурой была бы ужасом нашей эпохи, когда молодежь распахивает
В опиумном полусне мы петляем по коридорам, проходим по вестибюлям, распахиваем двери и теряемся в мире, в котором внезапно проснувшиеся люди нас боятся.
Видимо, опиум делает нас еле видимыми для невидимого, превращает нас в привидения, распугивающие другие привидения на их же территории.
Опиум действует, как следует, один раз из двадцати.
Никогда не пугать курильщика опиума с опиофагом. Совершенно разные явления.
Покурив, тело задумывается. Но речь не идет о «путаной мысли» Декарта.
Тело думает, грезит, падает хлопьями, парит. Заживо забальзамированный курильщик.
Курильщика видно с птичьего полета.
Не я себя отравляю, а мое тело.
«…как некоторые химические радикалы, в основном возбужденные в чистом виде, жадно набрасываются на элемент, способный погрузить их в состояние покоя».
Моя сущность нуждается в спокойствии. Дурная сила влечет меня к скандалам как лунатика к крыше. Спокойствие наркотика защищало меня от силы, заставляющей меня усаживаться на скамью подсудимых, притом, что обычное чтение газеты меня разрушает.
Мы лишь служим натурщиками для собственных достославных портретов.
Все зависит от быстроты. (Неподвижная быстрота. Быстрота как таковая. Опиум шелковая быстрота) За растениями, чья быстрота, отличная от нашей, лишь демонстрирует относительность неподвижности, за быстротой металлов, еще лучше эту относительность подтверждающую, следуют слишком замедленные или слишком быстрые царства, и ни мы не можем их заметить, ни они нас (Мыс, ангел, вентилятор). Кто знает, может быть, однажды в кино получится запечатлеть невидимое, сделать его видимым, приспособить к нашему ритму таким же образом, каким оно адаптировало к нашему ритму жестикуляцию цветов.
Опиум меняет наши скорости и дает очень четкое ощущение от миров, которые накладываются друг на друга, друг в друга проникают, но не подозревают о взаимном существовании.
«Если бы Христа не распяли, а закидали камнями, как изменилась бы судьба христианства!»
Даже если я выхожу из себя и принимаю точку зрения Бенда, он все равно не прав. Он забывает о необычности обнаженного Христа в церквях и о пыточной машине, похожей на гильотину.