Есть ли жизнь после отбора?
Шрифт:
– Но это не значит, что ты не можешь жить дома.
– Вот мой дом. Уютный и безопасный. – Я развела руки, и пламя дрогнуло, заметалось, затанцевало, заставляя тени на стенах исказиться. – В этом доме нет лишних людей.
– В прошлом у нас были…
– В прошлом твой любовник воткнул мне в грудь нож и сбросил со стены, – я оборвала ее. – Ты это знаешь, я это знаю. И он это знает.
Леди Тарлиона вскинулась:
– Это не он!
Я же только устало отмахнулась:
– И Редзийское яблоко среди обычных
– Он не мог, Вильгельмина, – она сверкнула глазами, – ты забыла, что ты клялась не причинять ему вреда?
– Помню, – я криво усмехнулась, – примерно в тот момент, как ты вынудила меня это сделать, умерли мои к тебе дочерние чувства.
Она же продолжила говорить так, будто я ничего не сказала:
– А после, но в тот же день, я взяла с него такую же клятву. Он боялся, что ты отомстишь ему за попытку отравления, и потому не осмелился поклясться первым. Я пыталась сохранить свою семью! Может, способ был не лучший, но…
Она продолжала что-то говорить, а я изо всех сил удерживала на лице гримасу вежливого внимания. В голове же бился один-единственный вопрос: неужели она говорит правду?
Взяв себя в руки, я обратилась к ней:
– Допустим, что я вам поверю, леди Тарлиона, и не он ранил меня, а после столкнул со стены. Однако вы любите человека, который пытался отравить вашу дочь. Вы живете с человеком, который, вместе со своей дочуркой, превратил мою жизнь в кошмар.
– Ты тоже была хороша, – сощурилась она.
– Я была в своем доме и своем праве, – отрезала я. – Как вы простили ему Редзийское яблоко?
– У него был куплен антидот, – она отвела глаза, – нельзя ненавидеть человека за то, что он дурак. Он хотел спасти тебя, чтобы быть героем в твоих глазах.
Я хмыкнула:
– Это похоже на правду. Умом твой любовник не блещет, как, впрочем, и его дочь. Но…
– Пойми, нам сейчас тяжело! Целое баронство презирает меня, моего мужчину и нашу дочь!
Нашу дочь? Меня будто одарили полновесной пощечиной, и я, понизив голос, ошеломленно произнесла:
– Стесняюсь спросить, каким образом его дочь стала твоей?
– Я приняла ее в семью по праву духовного родства.
Меня опалило жаром:
– И теперь ты хочешь, чтобы я признала ее Фоули-Штоттен? Ведь она наверняка получила лишь твою прежнюю, девичью фамилию?
– Вильгельмина…
– Никогда. Это окончательный вариант, который не обсуждается. И обсуждаться не будет. Точно так же мы не будем жить на одной территории.
– В замке закрылись практически все комнаты, – она сверкнула
– Но вы-то там есть. – Я подмигнула ей, позабавленная уходом людей. – Крыша над головой у вас есть. Что уже гораздо больше того, что было у меня прошлым летом.
– Доход баронства уходит на банковские счета, снять с которых я могу не больше трех золотых в месяц, – она подалась вперед, – как на это жить?!
Выдохшись, она откинулась на спинку стула и замолчала. Я же, встав, подошла к окну. Раздернула шторы и прислонилась лбом к стеклу.
Пальцы сводило от внутреннего холода, но сейчас меня это совсем не волновало.
Есть ли правда в словах Тарлионы? И есть ли мне дело до этой правды?
«Есть, – пришло внезапное осознание. – Если она говорит правду, то где-то ходит тот, кто пытался меня убить».
– Мне нужны доказательства, – произнесла я и поразилась тому, как безжизненно это прозвучало.
– Он дал клятву…
Повернувшись к ней, я усмехнулась:
– Может, и дал. Вопрос в том – когда. Митар допросит его, и если Митар подтвердит невиновность, тогда и поговорим о том, на что вам жить. И как жить.
– Ты просто должна вернуться домой…
– Нет, – оборвала ее я. – Даже если допустить, что не твой любовник столкнул меня, раненую, со стены, то остальных моментов достаточно, чтобы не желать вас видеть.
– И что тогда?
– Я займу место отца раньше времени, – сложив руки на груди, я склонила голову к левому плечу, – ты, твой любовник и ваша дочь – единственные, кто могут написать об этом в столицу. Других предателей в моем баронстве нет.
– Вильгельмина!
– Затем я назначу тебе ежемесячные выплаты, выделю дом. До моих тридцати лет никто вас отсюда не выпустит.
И вся суть леди Тарлионы проявилась в единственном вопросе:
– Сколько?
– Девять золотых плюс дом на пять комнат.
– Мало.
– Я могу и до тридцати подождать, – усмехнулась я.
– Десять золотых, дом на пять комнат, прислуга и…
– Шесть золотых и дом за пределом крепостных стен, – холодно отозвалась я.
– Что? Я… Я поняла, – леди Тарлиона грациозно поднялась, – я все поняла.
– И?
– Мне надо подумать.
– Думай, – согласилась я. – Думать – оно полезно. Очень.
Она вышла, а я, вновь повернувшись к окну, прикрыла глаза. Как чудесно начался день. Может, лучше пойти обратно в постель и проспать до следующего утра?
За спиной раздался долгий вздох, и я, не оборачиваясь, шепнула:
– Спасибо, что не вмешался.
– Я был готов, но ты справилась сама. – Гамильтон подошел ко мне и сел рядом, привалившись к моей ноге. – Она согласится.
– Не сомневаюсь.