Есть на Волге утес
Шрифт:
— На месте узнаешь.
Богдан Матвеевич готовился ко сну, усталый, но довольный. Ворюгу-попа перехватили, сосуды водворили . на место. Но вдруг на дворе снова люди. В опочивальню ввалился ярыжка, склонился, ткнул рукой в пол, проговорил:
— Поймали, боярин.
— Кого?
— Фому сцапали. На Всесвятском мосту.
— А ты не обмишулился?
— Он самый. И казак с ним, и хлопец. Сосуды продали, однако деньги — вот они.
Богдана взяло любопытство, и он мотнул головой: «Веди».
Стрельцы ввели в опочивальню
— Развяжи, — приказал боярин ярыжке. — Асами идите восвояси. Приказчик вас наградит. — Повернулся, сказал сурово:
— Говорите, кто вы?
Савва выступил вперед, хмель из головы выскочил еще на мосту:
— Истинно скажу тебе, боярин, сосудов мы не крали.
— Знаю. Воры уже пойманы.
— Ну и слава богу. Отпустил бы ты нас.
— Не задержу. Только знать любопытно — кто вы? И откуда?
— Из-под Темникова я. Священнослужитель в селе Аксел.
— А зовут тебя Савва?
— Истинно! Отколь узнал, боярин?
— Доносили мне про тебя в свое время. Это ты за старые порядки в приходе воевал?
— Неужто до Москвы дошло?
— Кто ныне в Темникове воеводой?
— Челищев Василий Максимыч.
— А кто до него был, не помнишь?
— Богдан Матвеич... Неужели это ты, боярин? Как
же я не узнал тебя? А ведь видел не единожды. Издали, правда. . -
— И зачем ты в Москву пожаловал?
• — И снова истинно скажу — к патриарху Никону.
— Вот как?! Пошто?
— От всего прихода посланцем. Велено сказать ему, что книги им присланные ;мы пожгли, ересь его не приемлем, лучше в огне сгорим, а троеперстно креститься не будем.
— А ежели Никон тебя за эти слова на плаху?
— И к этому готов. Пусть видит, сколь мы старой вере преданы.
— Ишь ты! А эти — кто они?
— В дальнем и тяжком пути встретились, шли вме* сте. А кто они — пусть сами скажут. Говори Илья.
Илейка, пока Савва разговаривал с боярином, на-* думал как лучше соврать:
— С Дону я. Послан войсковым атаманом вослед Ваське Усу. С наказом вернуться к войску, ибо ушел тот Васька на Москву самовольно. Со мною было трое казаков, дорогой отстали, а может, утекли неведомо куда. Зовут Илья, сын Иванов. Ныне на мосту схвачен. А этот казачок во мною. По имени Александр.
— Откудова у него деньги?
— Войсковой казны подорожные, — не моргнув глазом соврал Илья.
— Ваську Уса видел?
— Стоял он в Замоскворечье. А ныне, сказали, ушел на Упскую гать.
Богдан снова обратился к Савве:
— Знаешь ли ты, отче, что Никон ныне в опале?
— Был я в храме, да мало что понял.
— Время теперь позднее, да и устал я. Завтра договорим. Вам все одно теперь прикачнуться негде — ночуйте у меня. Земляки как-никак. Идите к Корнилу, он вам укажет.
Встреча с Саввой всколыхнула память о прошлом. Воеводство в Темникове было началом его восхождения к царю.
Ночью Богдан удумал незваных гостей задержать на сутки-двои, поразглядеть. Фома-поп тоже сначала благоверным прикинулся, а оказался неучем, вором и трое-перстником.
Утром позвал Савву к себе одного:
— Поговорить с тобой хочу, отче. Давно я святых речений не слушал.
— Я, боярин, науками не обременен, также отягчен грехами многими. Одначе избран на спор с Никоном за многоопытность мою. В молодости моей я долго искал праведность в вере своей и потому остался одиноким и преданным токмо учению господа нашего Иисуса Христа. Много лет ходил я по местам святым и благодатию божьей дошел до святого града Иерусалима, до земли обетованной. Обошел я все места Галилейские, где Христос, бог наш, ходил своими ногами и где показывал святым чудеса. Посетил я град Эфес, где гроб Иоанна Богослова, восходил на гору Елеонскую, омыл ногн свои в реке Иордане, был в граде Иерихоне, молился в лавре святого Саввы, где и принял новое имя свое. В церкви на горе Сионской видел место, где Христос умыл ноги ученикам своим, молился в граде Вифлееме, где рожден был господь наш. И среди добрых самаритян я был, и на горе Ливанской, и в Назарете, и в Кане Галилейской. Зрил я чудный свет, коей сходит ко Гробу Господню, и еще во многих Христовых местах я бывал, н Ветхий Завет, и Новый Завет изучал я не по книжному, а по земному видению очима своима. И даст бог, задержусь в Москве, ты позови меня, и аз расскажу тебе
о хождениях моих, и о вере истинной не из книг, а из виденного мною.
— А после хождений своих пошто в глуши мордовской осел?
— Волею Никона и приспешников его был я гоним долго, много мук принял и успокоился в селе дальнем, но не малом, где борителей старой веры былр много. Но теперь и туда проникло никонианство злолютое, и вот я пришел друзьями моими посланный.
— Истинных борителей старой веры, как ты, люблю, — сказал он Савве. — Хочешь мне служить?
— Как это?
— Священником домовой церкви будь. Время придет — помогу тебе Никона увидеть. Скажешь ему, что велено.
— Если так — буду! — решительно заявил Савва и опустился на колени. — Здесь к богу ближе.
— Добро. А вы, казаки? Вы мне послужить не хотите? Двор мой оберегать, холопов в страхе держать. Кормить буду, одевать.
— Мы царевы слуги, а стало быть, и твои, боярин,— ответил Илья. — Но у меня на Дону детишки остались, жонка. Да и служба.
— Молодец. Присяге верен.
— А вот Алексашку бери. Он сирота, в круг казачий пока, еще не заверстан.
Согласие Аленки никто не спросил.
На рассвете Илья разбудил Аленку, сказал: «Проводи». Тихо вышли со двора, добрались до лодки, сели.
— Ты же остаться хотел? На Истру собирались,— сказала Аленка.
— Вчера я с племянником боярским разговаривал. Воевода он. И сказал мне, что на Ваську Уса три полка посылают. Советовал к нему не ходить. Потому я спешно поскачу на Упскую гать. Ваську надо упредить — пусть под Тулой не мешкает, пусть бежит на Астрахань. У воеводы Борятинского пушки, пищали, а у Васьки топоры да рогатины. Лодку твою на коня променяю. Зачем она тебе.