Есть на Волге утес
Шрифт:
— А Холка куда? Он у нас атаман.
— Пусть в есаулах походит, если он вам надобен. Ну как — любо?!
— Любо!! — ухнул круг.
— Твое слово, атаман, — Ивашка толкнул Илейку в плечо.— Говори.
— Пока говорить нечего. Спросить хочу—кто кузнечное дело знает? Выходи сюда. — Вышло пятеро мужиков. — Идите к Михаилу, будете из чепей ковать наконечники для копий, А мы за это время подумаем, что и как.
Первый совет есаулов собрался в землянке атамана. Холка зло спросил:
— Эх, аники-воины! Город брать, город брать! А сколь в том городе стрельцов — знаете?
— Знаем. Около триста.
— А
— Пушек было две, да теперь из Москвы послано шесть.
— А у вас? Дреколье одно.
— Зато у нас тысяча голов. И все воли хотят.
— А если воевода городных под ружье поставит? Сколь их?
— Это было бы хорошо, — вздохнув, ответил Шуст.— Но не поставит.
— У нас в городе свои люди остались, — пояснил Сорока. — Они, мы думаем, всем городом нам помогут.
— А корысть какая? — Холка не сдавался. — Допустим, город мы возьмем. Половину голов там положим. Если городные нас встретят хлебом-солью, кого же грабить? Чего грабить?
— Ну, если ты, заяц косой, грабить собрался, го чеши ты от нас в обратную сторону! — со злобой проговорил кузнец. — Мы волю добывать идем.
— Ты в кузне своей руками махай. А тут покамест я хозяин. Этот стан мой, как я скажу — так и будет. Я зараз свой круг соберу, там установим, как и чему быть. Ждите. — И Холка выскочил из землянки.
Начали думать, как взять крепость. У Ивашки Шусга одно на уме — риск. Тайно подобраться к главным воротам — перебить стрельцов, ворота открыть. А там— бог.
Илейка сразу же возразил:
— Крепость брать — не лыко драть, Иван. Тут надо все взвесить.
— Дай я скажу?
— Говори, Мирон.
— Если ты, Иван, с Левкой, братом моим, хорошо договорился, то ои там людей поднимет и ворота откроет. Нам город взять мало, надо людей сохранить, потому как крепость одолеть легче, чем ее удержать. Я думаю так: ты, Иван, возьмешь одну сотню и по-быстрому костры вокруг крепости сделаешь. Посадские дома все равно изломаны, досок, зауголков всяких и других деревяшек там полно. Надо, чтобы костры около всех стен запылали. Чем больше огня, чем больше дыма —'тем лучше. Надо стрельцов и воевод напугать.
— А если Левка ворота не откроет? — спросил Ивашка. — У костров портянки будем сушить?
— Если Левка не откроет, я открою, — сказал кузнец.—Днем, перед боем, я в город проникну и все, что надо, изображу.
— Хорошо, если так, — согласился Шуст.—Что дальше?
— А дальше — мы врываемся в город. Сперва с тремя сотнями атаман Илья — он берет склады с порохом, пушки. Ты, Сорока, встаешь над городными повстанцами. Я беру на себя воеводу и стрельцов.
— Кто по-иному мыслит? — опросил Илья. — Я согласен.
— Я тоже, — весело произнес Шуст. — Только скажи, Миронко, откуль ты такой прыти набрался? Будто всю жисть крепостя брал.
— Я в рати у царя три года служил, так мы литовскую крепость Вильну взяли.
— Тоды я молчу.
Тут же договорились: Илья берет под свою руку
пятьсот человек, Мирон триста, Шуст сотню. Остальных Сорока.
Дело наметили делать через три дня на четвертый.
С утра Минька с кузнецами ушел в деревню искать кузню, атаман и есаулы начали делить повстанцев. Холка свою ватажку тоже захотел повести на город. Напросился к Мирону в помощь. Все понимали — Холка лезет туда, где можно грабить.
4
Добирались до Юнги трудно.
На третье утро отдыха Аленка осталась у телег одна. Ефткншка с женою и дочерью ушли в лес, Савва пошел ловить рыбу. Аленка ночью не спала, она в свой черед сторожила на пастьбе лошадей. День выдался солнечный, теплый, кони привязаны на вожжах тут же на полянке, тихо, тепло. Аленка улеглась на телегу, укрылась рогожей и незаметно заснула. Сколько она спала — неизвестно, но вдруг словно кто-то толкнул ее под бок. Она подняла голову и сразу уронила ее. Осторожно раздвинула траву, глянула снова. К лошадям медленно, оглядываясь по сторонам, подходил человек. Он был далеко от телеги, ярко освещен солнцем. На человеке рваный казацкий кафтан, красный кушак, за кушаком длинный изогнутый нож — клынч. Без шапки, на голове копна завитых крупными кольцами волос. Кудри удивили Аленку. Они были светло-желтые, окруженные по краям сияющим солнечным ореолом, словно у святого. Еще раз оглядевшись кругом, он повернулся спиной к Аленке, выхватил из-за пояса клынч, поднял с травы вожжи. Сейчас он отсечет их, вскочит на коня...
' Аленка спрыгнула с телеги и громко крикнула:
— Эй!
Человек тряхнул кудрями, резко повернулся и пошел на Аленку, растопырив руки. Клынч в правой руке сверкал на солнце, рассыпал на его лицо яркие блики. Аленка хотела броситься к Ефтюшкиной телеге за топором, но вспомнила—топор Мордовии взял с собой. Аленка поняла — бежать нельзя. Она выпрямилась и пошла навстречу вору. Это озадачило парня. Он остановился, зачем-то перебросил клынч в левую руку.
Аленка спокойно шла ему навстречу.
— Но-но! — крикнул он. — Ты в носу не ковыряй. Прирежу.
Аленка будто не слышала угрозы. В трех шагах от парня остановилась, глянула ему прямо в глаза. Парень зажмурился словно от яркого солнца, снова тряхнул кудрями.
— Брось нож,—приказала Аленка.
— Говорю, не ковыряй...
— Брось!
— Ну бросил, ну што тебе? — и заслонился ладонью от Аленкиного взгляда. — Ведьма ты, да?
— А ты вор! — Аленка подошла к парню, подняла клынч. — Ты хотел меня убить, а теперь я тебя...