Есть на Волге утес
Шрифт:
Впервые Савву захлестнула обида за Аленку и за весь Евин род. Дуры, как есть дуры! Оттого, быть может, и не женился Савва, что’ всю жизнь презирал бабью глупость. Увидела голубые глаза, тряхнул парень шапкой золотых кудрей, и пропала девка. Что у него под кудрями, что у него в душе, каков он человек — до всего до этого дела нет. Может, он негодяй, может, он дурак нагольный, но кудри! Золотые! А глаза? Голубые! И эта туда же. И с чего бы? Ведь перед боярином устояла— подумать только. И богат, и знатен, и ума палата, да и собой неплох, а вот не поддалась. Перед страхом царским не раскисла, к сатане Никону в пекло пошла,
И чудо — Аленка, словно подслушав мысли Саввы, сказала:
— Видно время пришло.
Савва не удивился сему, а^ обрадовался. Значит, понимает, а поияв, забудет. Слава богу, не встретятся они более на огромной, многолюдной и взъерошенной земле.
Игумен Спасо-Юнгинской обители отец Антоний по бороде — святой апостол, а по зубам — щука. За девять » лет монастырского настояния земли обители расширил, раздвинул премного. Все лесные угодья на северо-восток от Юнги до Волги и на юго-запад до Суры приписал.к. монастырю как пустоши. Будто не было и нет в тех лесах черемисских илемов, чувашских и мордовских деревень. Приезжих, приблудших, беглых принимал охотно. Одним отдавал землю в аренду, других закреплял без пашни, на бобыльских правах. Бобыли ходили в отход, кормились от кожаных промыслов, от ремесел разных, а половинную долю несли в монастырь. Третьих брал в задворную работу, ставил при обители конюхами, кузнецами, бочарами, тележниками, колесниками, портными и рыбарями. Соорудив при обители небольшой кирпичный заводик, строил монастырское хозяйство добротно,
из кирпича. В старцы постригал немногих, избранных, проверенных в работе и преданности себе и богу.
Богател монастырь, богател и сам игумен. И рыбные промыслы в его власти, и бобровые гоны, и лебединые охоты. А мужик добудет в рекеЛ'рех окуней — его в монастырский острог. Аренду вовремя не отдаст — всю пашню с урожаем отнимет игумен и жало-ваться некому. Всего этого не знал Ефтюшка, когда шел в келью к игумену. Думал, здесь все по-божески, по святости. Да и Аленка ждала от монастырской жизни упокоения и скрытности.
Игумен в этот день после обильной обеденной трапезы лег отдохнуть на часок, а проспал до вечера. Вскинулся, а в келье уже темно. Пришел старец, зажег свечи, молча удалился. Антоний сел на кровать, спустил ноги на пол — холодно. Снова упрятал голые коленки под одеяло. В келью вполз незаметно келарь Абросим, сказал тихо:
— Ждут с обеда трое новых. Мужик, пои и некий отрок. Просители.
— Откуда?
— С под Алатыря. Надо бы принять их. Мужик могуч — косая сажень в плечах, отрок тоже годен.
— Зови. Скажи — болен я. Велеречием пусть не утомляют.
Келарь отворил двери, впустил Савву, Ефтюшку и Аленку. Она теперь была в кафтане, в портках, в шапке.
Савва опустился на колени перед игуменом, облобызал протянутую руку:
— Окинь оком нас, грешных, милостью порадуй.
— Благослови вас бог, — игумен поднял персты, перекрестил вошедших. — Чего просите?
— Отрока, сына мово, в обитель святую прими.
— Покажись.
Аленка жалась в углу у двери, сделала два шага рггеред. Келарь подскочил к подсвечнику, поднял над головой. Осветились низкие своды кельи, в забранных слюдой оконцах тускло отразились язычки желтоватого пламени. Савва глянул на Аленку через плечо
— Подойди, отрок, ближе. Зовут как?
— Алексашкой, — Аленка топталась на месте, прятала лицо от света—она почувствовала во взгляде игумена неладное.
— Знаешь ли ты, раб божий Александр, что вошедший в обитель сию умирает для мира и возрождается тут под именем новым для единой цели — служить господу. Ибо сказал Спаситель, имя которого носит монастырь, нам такие слова: «Всякий, кто оставит отца своего, и мать, и- жену, и детей, и дом свой — тот есть мой ученик».
— К постригу великому не готов он, владыка, — ответил вместо Аленки Савва. — В служки задворныя прими. Он малость кузнечному делу приучен...
— Кузнецов у меня десяток есть, аще не более, служек работных девать некуда. Обитель наша не корми-лище, а дом божий. Грешников округ нас тьма, а кто грехи перед богом замаливать будет? Без мысли о боге пришел ты сюда, старче. По сану твоему сие неприлично.
— Многия скорби с отроком перенесли мы, владыка, на все согласны. Для нас буде имя господне благословенно отныне и присно, и во веки веков. И естми богу угодно — бери его в чернецы.
— А ты?
— Я снова в приход свой пойду, владыко. Меня там паства ждет.
— Где это?
— В селе Аксел, под Темниковом.
— Отец келарь сказывал — из-под Алатыря вы.
— Не понял нас отец келарь. Из-под Алатыря раб божий Ефтихей, а мы бежахом попутно соединились.
— А ты о чем просишь, раб божий Ефтихей?
— На пустошь посади, владыко. — Ефтишка упал перед кроватью на колени. — Землицы дай. Со мною жонка и дочерей четверо. Дома на них надела нет, обнищали совсем. Не откажи.
— Пустые земли есть у нас? — спросил игумен келаря.
— Малость наберем.
— Где?
— Коло трех озер. Далековато, правда...
— Ничего. Завтра проводишь.
— Спаси тебя бог, владыко! — Ефтишка стукнул лбом о пол.
— Идите с миром. А я утомился зело. Немощей стал, — и перекрестив пришедших, игумен откинулся на подушки. Вослед Савве сказал: — А ты перед отъездом еще зайди ко мне. Поговорить надо.
из расспросных речей в тамбовской приказной избе
«...Да как Стенько Разин московских стрельцов на . бое поймал, привез на Царицын, и ему-де, Стеньке, царицынский соборный поп Андрей говорил и называл Стеньку батюшком, и советовал стрельцов посажать' в воду, и называл-де их. стрельцов, мясниками: уж-де нам от тех мясников-московских стрельцов житья не стало.
...Да они же, будучи на Царицыне многажды, слышали, как казаки меж собою похваляют патриарха Никона, он-де патриархом на Москве будет по-прежнему А придя на Москву, Стенька бояр и всяких начальных . людей побьет, а Никона возьмут на патриаршество А нынешнего патриарха казаки бранят матерны».
из отписки товарища полкового воеволм И Бутурмина
€...Сказывал-де керенский воевода — вору-де Стеньке Разину самарские жители Самару город сдали»