Эстафета жизни
Шрифт:
Владимир Матвеевич понимал, что, если к нему обращаются с таким вопросом, значит, именно он может спасти положение. Уговаривать старика не понадобилось.
– Все ясно, - решительно произнес он.
– Парень не в силах справиться один. Надо спасать! Спасти могу только я, ведь не напрасно же я оканчивал когда-то Академию генерального штаба. Один полковник-шутник в старину говаривал: академия - это нечто среднее между институтом благородных девиц и иезуитской коллегией. Короче говоря, когда прикажете выехать? Помните, Николай рассказывал, что кто-то выразился "кряхтическое положение"? Мой диагноз: у Николая Криворучко кряхтическое положение!
Сначала, как сообщал Гуков, дело у них не ладилось. Криворучко фырчал, брыкался, жаловался на генералов, которые важничают на высших академических курсах, на ВАКе, как они в практике именовались. Однако с таким человеком, как Владимир Матвеевич, трудно было не поладить. У него был удивительно мягкий характер и достаточно обширные знания по военным вопросам. Когда Криворучко жаловался на преподавательский состав, Гуков принимался рассказывать про свою учебу:
– То ли еще, Коленька, было в наши времена! Помню, тактику у нас преподавал толстый краснощекий генерал Кублицкий Петр Софронович, царство ему небесное. Он читал лекции сидя, нужные места на карте показывал ногой. Наполеоновские войны читал сахарозаводчик Баскаков. Не знаю, как у него обстояло с сахаром, а наполеоновские войны ему были явно ни к чему. А еще был генерал Макшеев. Не Макшеев, а горе луковое! Читал он военную администрацию европейских армий. Мухи дохли на его лекциях! А сам глухой, принимал доклады слушателей через рупор. Представляете такую картинку?
Криворучко вздыхал и ничего не отвечал. Однако слушал с интересом.
– Да-с, Николай Николаевич!.. Теперь что? Благодать! Бывало, как заведет полковник Золотарев свою волынку, начнет перечислять речушки мелкие, речушки покрупнее, ручьи и болота в пограничной полосе с Германией и Австро-Венгрией... Силы небесные! Тощища! А вынесли? Все вынесли! Он военную статистику читал. Вообще же главная беда той, старой, царского времени Академии генерального штаба в том, что зачастую мы слепо принимали принципы германской доктрины... "Успех, достигаемый силой, есть высший критерий справедливости"! Сколько лет прошло, а помню! Это вот и есть одна из установок германского генерального штаба. Но при всех недостатках и старая академия закладывала какие-то основы. Во всяком случае, следует изучать все, что было разработано русской военной мыслью... А сейчас и время такое - только учиться! Нет, Николай Николаевич, вам унывать и отчаиваться никак нельзя! Давайте вместе разберемся, если что вам кажется непонятным. Нуте-ка, покажите, какая у вас задача?
Криворучко еще раз вздыхал, и занятия начинались.
Зимой Владимир Матвеевич приехал в Умань отчитываться. Прежде всего извлек из старомодного, с какими-то медными застежками чемодана два свертка.
– Это, Ольга Петровна, вам. Московские гостинцы.
Ольга Петровна развернула пакет, поворчала, зачем так тратиться, но от коробки шоколадных конфет и флакона духов "Ideal Reve" была в восторге.
– А это ваше, Григорий Иванович. Часть вновь полученных из ВАКа программ, а также работа товарища Криворучко по обороне: соображения комдива седьмой стрелковой дивизии по обороне позиции на фронте Юраши Рацево и приказ седьмой стрелковой дивизии. Работа выполнена при моем участии, но и он попотел, бедняга.
Котовский потащил Владимира Матвеевича к себе в кабинет и тут же стал разглядывать материалы.
– Как я уже писал вам, задача по обороне будет решаться продолжительное время, причем каждый слушатель ВАКа должен
– Ясно!
– При этом необходимо детально изобразить на участке батальона и роты решительно все части до отдельных постов включительно. Представляете?
Владимир Матвеевич смаковал все эти перечисления. Он постепенно выкладывал из свертка материалы, с таким трудом добытые в ВАКе, при этом хитро подмигивал и хихикал:
– Вот, видите? Карта-одноверстка Юраши - Сокола и план северной части этого участка в масштабе сто сажен в дюйме в горизонталях. Представляете? И карта, и план - секретные, еле выпросил для вас под личную расписку. А как без них обходиться - подумали бы они!
– Спасибо! Это я сразу же под замок.
– Как я писал, первый семинарий закончился обслуживанием того размещения тыла тридцать первой стрелковой дивизии, какое я вам прислал с нарочным.
– Как же, как же, получил! Прорабатываю.
– Криворучко говорит, что руководитель признал его размещение вполне отвечающим данной обстановке. Вообще Криворучко не узнать. Стал относиться к нашим занятиям с несомненным интересом.
– Стреляться больше не собирается?
– Не скрою, трудновато ему приходится. На езду много времени уходит. А вообще - молодец.
Гуков деликатно, исподволь указал Григорию Ивановичу, какими источниками следует пользоваться для работы.
– Заочникам куда сложнее! Вот даже и книги, ведь не все вы найдете в Умани. Напишите, пришлю из Москвы. А еще лучше - сделаю выборки самого главного.
Помолчал-помолчал и добавил:
– Удивительный вы человек. Такую нагрузку, как у вас, не всякий выдержит.
Котовский побарабанил пальцами по письменному столу, видимо придумывая, как перевести разговор на другое: он не любил, когда его хвалили.
– Сына хотите посмотреть?
– Ого! Не все удостаиваются такой чести!
– Вы знаете, растет не по дням, а по часам. Я что-то думаю, обязательно ли ему быть военным? Может быть, пойти ему по научной части? Ближайшие десятилетия у нас - это техника, и только техника...
– Да, - грустно согласился Гуков, - если только не помешают... Кстати, не рановато ли решать вопрос о профессии, о призвании, когда у человека, в сущности, еще молочные зубы? А? Представляете?
– У меня самого во многих отношениях еще "молочные зубы", - вздохнул Котовский.
– Наверстывать упущенное, осваивать новое... Главное, ведь военное дело - такая штука, что никогда нельзя захлопнуть книгу и сказать: "Теперь все!" Как только захлопнешь книгу, перестанешь следить за новинками, так и окажешься в обозе!
– Даже относительно обоза нужно многое знать.
Так они тихо обменивались мыслями, стоя около кроватки, в которой безмятежно спало еще ничего не ведающее, ничем не озабоченное существо.
9
Когда приехал Белоусов, Григорий Иванович и Ольга Петровна очень ему обрадовались.
– Не забываете нас, - приговаривала Ольга Петровна, наливая ему чаю.
– Ну что вы, Ольга Петровна! Вы для меня все - и родители, и воспитатели, и самые дорогие на свете люди!
Выглядел Белоусов превосходно. Правда, на лбу появилась глубокая морщина, скулы выдались, но в целом он производил впечатление здоровяка. Шла ему кожаная куртка, хотя Котовский и пошутил: