Эстер Уотерс
Шрифт:
— Не плачь, мама, — сказала Эстер. — Мы будем молиться друг за друга, и господь не оставит нас в беде. Через месяц мы обе уже поправимся, и ты благословишь моего ребеночка, а я стану мечтать о том, как сдам его тебе с рук на руки.
— Бог даст, Эстер, бог даст, но только страшно мне. Боюсь я, ой боюсь, что не свидеться нам больше… на этой земле не свидеться.
— Мама, дорогая, не говори так, ты разобьешь мне сердце!
Извозчик, на котором Эстер добиралась до своего нового жилья, запросил с нее полкроны, и такая пустая трата денег очень испугала бережливую по натуре девушку, унаследовавшую эту бережливость от многих поколений предков,
Миновала неделя. Как-то после полудня Эстер сидела одна у себя в комнате, и вдруг ей показалось, что жизнь покидает ее. Это было словно удар молнии. Несколько минут она продолжала сидеть совершенно неподвижно, не в силах шевельнуться, а жгучая боль разрывала ей поясницу… Эстер поняла, что ее час настал, и, как только боль утихла, она спустилась вниз, чтобы посоветоваться с миссис Джонс.
— Не поехать ли мне сразу в больницу, миссис Джонс?
— Еще время не приспело, милочка. Это только первые схватки, а до больницы недалеко. Обождем часика два, посмотрим, как оно пойдет.
— Неужто еще так долго?
— Скажи спасибо, если родишь до ночи. У меня роды длились куда дольше.
— Можно мне побыть с вами на кухне? Одной как-то боязно.
— Ну конечно, сиди, мне только веселей. Сейчас напоим тебя чаем.
— Нет, я даже думать ни о чем не могу. О, господи, какая мука! — воскликнула Эстер и принялась шагать по кухне из угла в угол, прижимая ладони к бокам и со стоном раскачиваясь. Время от времени миссис Джонс, хлопотавшая возле плиты, поглядев на нее, говорила:
— Знаю, знаю, каково тебе, не раз сама испытала. Все мы через это проходим — таков уж наш земной удел.
Часов около семи вечера Эстер вдруг припала к столу, и такая боль исказила ее лицо, что миссис Джонс отставила в сторону кастрюлю с сосисками и подошла к измученной девушке.
— Ну что? Неужто так плохо?
— Ох, мне кажется, я умираю, — простонала Эстер. — Я сейчас упаду, дайте мне стул, дайте стул! — И она повалилась на стул, упав головой на руки. Лицо и шея у нее были в холодном поту.
— Придется Джону самому приготовить себе ужин, я оставлю для него сосиски на полке в очаге. Побегу наверх, надену шляпку. Ты приготовила все детские вещички, чтобы взять с собой, связала их в узелок?
— Да, да.
Миссис Джонс спустилась с лестницы, накинула на плечи Эстер шаль, и стоило посмотреть, как заботливо хлопотала она вокруг бедной девушки, то и дело уговаривая ее покрепче опереться на ее руку и, главное, ничего не бояться.
— Ну что же, милочка, храбрее, — нам и пройти-то нужно всего несколько шагов.
— Какая вы хорошая, как добры ко мне, — сказала Эстер, прислонясь к стене, когда миссис Джонс звонила у дверей больницы.
— Крепись, девочка. К завтраму все уже будет позади. А я приду тебя проведать.
Дверь распахнулась. Швейцар позвонил, и по лестнице поспешно спустилась сиделка.
— Сюда, сюда, возьми меня под руку, — сказала сиделка, — и дыши глубже, когда будешь подниматься по лестнице. Идем, не надо мешкать.
Поднявшись на площадку, сиделка отворила дверь, и Эстер увидела комнату, где было довольно много народу — человек восемь-девять молодых мужчин и женщин.
— Как! Это здесь? Но тут полно народу! —
— Ну, конечно, — это же все акушерки и студенты.
Эстер поняла, откуда исходят вопли, долетавшие даже на лестницу: у левой стены стояла кровать, и на ней, разметавшись, лежала женщина. Онемевшую от ужаса Эстер сиделка увела за ширму и быстро принялась раздевать. Потом на нее надели рубашку, которая была ей непомерно велика, и такую же огромную кофту. Она заметила, что сиделка что-то пробормотала по этому поводу. Все окна стояли настежь; когда Эстер проходила по комнате, ей бросились в глаза тазы на полу, лампа на круглом столе и блеск стальных инструментов.
За спиной у нее студенты и сиделки угощались конфетами, — Эстер слышала, как один из студентов спрашивал женщин, не хотят ли они еще леденцов. Их смех и болтовня бередили ей нервы. У нее снова начались схватки, и она увидела, что молодой человек, угощавший всех конфетами, направляется к ней.
— Ой, нет, нет! Только не он, только не он! — закричала Эстер, обращаясь к сиделке. — Только не он! Он слишком молод! Не позволяйте ему подходить ко мне!
Все громко расхохотались, а Эстер, истерзанная стыдом и болью, зарылась головой в подушку. Услышав, что студент приблизился к ее кровати, она сделала попытку вскочить.
— Пустите меня! Я уйду отсюда! Да вы все просто животные!
— Ну, ну, без глупостей! — сказала сиделка. — Мало чего ты захочешь. Студенты приходят сюда учиться.
Пока студент проверял, как протекают схватки, Эстер услышала, что акушерка предложила послать за доктором; другая же заметила: у этой часа через три все будет кончено.
— Тут, похоже, роды будут легкие, — сказала она, — вон у той поинтереснее…
Потом они заговорили о каких-то пьесах, которые смотрели в театре или предполагали посмотреть, затем принялись обсуждать достоинства какого-то романа, выпущенного дешевым изданием и читавшегося нарасхват, а вслед за этим Эстер услышала, что все — и сиделки, и акушерки, и студенты — бросились к окнам. По улице проходил немецкий духовой оркестр.
— Разве это годится, няня, — так бросать пациентку? — спросил студент, стоявший возле кровати Эстер. У него было приятное, открытое круглое лицо. Эстер взглянула в его ясные, голубые, совсем девичьи глаза, удивилась чему-то про себя и отвернулась, охваченная стыдом.
Сиделка, имитировавшая в этот момент игру какой-то популярной комедийной актрисы, прервала свое занятие и сказала:
— Так у нее же все в порядке. Если бы у всех было, как у нее, нам бы незачем и приходить сюда.
— К сожалению, все они на один лад, — сказал другой студент, — коренастый, плотный молодой человек с остроконечной рыжей бородкой, золотившейся в лучах солнца. Эта рыжая щетина притягивала к себе взгляд Эстер помимо ее воли, и ее охватывала неприязнь к этому человеку — к его громкому голосу и шуточкам. Эстер казалось, что одна из акушерок — длинноносая, с маленькими серыми глазками — насмехается над нею, и она взмолилась в душе о том, чтобы эта женщина не подходила к ней; ей казалось, что она не вынесет ее прикосновения. Что-то зловещее чудилось Эстер в ее лице, и она очень обрадовалась, когда к ней подошла другая — та, что понравилась ей больше остальных — маленькая курчавая блондинка, — и спросила ее, как она себя чувствует. Эстер показалось, что она чем-то сродни студенту, стоявшему возле ее кровати; ей подумалось сначала, что они брат и сестра, а потом она решила, что это возлюбленные.