Эта гиблая жизнь

Коллектив авторов

Вале казалось, что все здесь предназначалось для отчуждения, развода людей по разные стороны баррикад, настороженности, замкнутости и одиночества. То профподготовка, то измученные клиенты, то одичавшие, как Черный Профессор, водители-перевозчики. «Когда-нибудь у меня будет отпуск, или я засохну в этом бардаке раньше? Сейчас бы в деревню, в глушь, и... – зелени побольше!»

– Дима Трубников, – взывал селектор девичьим голоском. – Пройдите на рабочее место.

Изо дня в день Валя Комова встречала Степанова: и в коридорах, и в кабинетах, и в кафе. И по случайно подслушанным

разговорам, репликам, да и сам он особо не скрытничал, – вольно или не вольно, но она все больше узнавала о нем.

Он ненамного моложе ее, Вали. Уже четвертую неделю ходит по этапам таможенного оформления и даже, вроде, похудел, стал еще более подтянут. Старые «жигули» – «шестерка». За растаможку ему премию обещали. Брокеру Диме «гитарист» взятку предлагал.

«Бессмысленная трата денег, Степанов! – мысленно разговаривала Валя с глазастым клиентом. – Дима на твои деньги купит себе шампанского и на этом остановится. Потому что гитары твои еще не вылежались. Вон, мусульманину прислали из Саудовской Аравии в дар целую „фуру“ с коранами, – и тот больше месяца здесь куковал. Подарочек обошелся парню в шесть тысяч долларов!»

Валя так увлеклась мысленным разговором со Степановым, что, увидев внезапно его рядом с собой – нависшего над ее компьютером, вздрогнула, откинулась в кресле и почувствовала, как щеки зажглись румянцем. Он, этот несносный «гитарист», встал слишком близко, вторгшись в ее интимное пространство. На работе Валя привыкла, что иногда люди подходят к ее столу, но не ближе, чем на полметра, не нависают, не стоят над душой.

– Утомили, – произнесла Валя, борясь с желанием оттолкнуть рукой Степанова.

– Я? Я не прошел досмотр, представляете? Рабочие-французы забыли в контейнере гаечный ключ!

– Сказали бы инспектору, что это скрипичный ключ.

Некоторое время Валя наблюдала, как меняется цвет лица клиента: от красного к белому, как губы сжимались, и как затем Степанов взял себя в руки. «Он, видимо, тренингом занимается, специальные книжки читает», – подумала Валя. Она была уверена, что пресловутая женская слабость не привлекает мужчин; они сами стремятся к совершенству и предпочитают ярких женщин, а не скрывающих вой достоинства скромниц. Самоуверенная женщина – самая привлекательная и обаятельная!

– Вы меня утомили, Степанов.

– Понимаю, что вы сильно утомлены, – сказал он на удивление мягко, даже вкрадчиво. – Устали. – Да, устала.

– У меня есть средство от утомления, – «гитарист» зашел за спинку ее кресла и прошептал в самое ухо: – Только не смейтесь, я серьезно. Утраченную бодрость возвращает обыкновенная зевота. Закройте глаза, склоните голову, – Валя вдруг почувствовала, как мужские руки легко коснулись ее головы; она даже не успела выразить свое негодование, раскрыла рот... – Склоните голову на правое плечо и..., правильно, – держите рот раскрытым! Пока не почувствуете желание зевнуть. Расслабьте мышцы плеч, – пальцы Степанова уже разминали ее плечи. – Опустите руки вдоль тела, головку склоните на грудь... – это было даже более, чем заигрывание.

«Что он делает? – вяло подумалось ей, но вся эта спешка, необходимость работать, укладываться в определенные часы, – куда-то пропали. Было лишь чье-то горячее дыхание возле виска, шеи... – Подруги советуют: пусть жизнь

течет сама по себе. Как это? Нужно делать то, что хочется, и не делать того, чего не хочется? Но это можно лишь в отпуске...»

Горячий поцелуй вдруг ожег ее шею, и голова ее закружилась.

Дверь открылась, и в кабинет шагнула бабушка-австриячка. То, что она увидела – если она только успела что-то заметить, – не произвело на нее никакого впечатления. По-крайней мере, речь она завела совсем об иных материях:

– В России, девочка, первый спутник сделали. Здесь люди талантливые и сердечные. Я легко сняла квартиру в Митино...

– Зачем вы бежали из Австрии, Федора Илларионовна? – почти простонал Степанов, стоявший уже на почтительном расстоянии от Вали.

– Там националисты, – ответила бабушка. – Так вот, сударь и сударыня вы мои! Шесть одеял, две перины пуховые, подушки – приданное детям, – где это все? Вторую неделю сплю без простыни! Но я верю в вас, девочка. Вы мне поможете.

– Конечно, – Валя встала с кресла и поспешила выпроводить русскую австриячку, – обязательно помогу. Сегодня пойдете на повторный досмотр.

– Молодой человек, у меня кончилась «Ява», – сказала бабушка, оглядываясь. – В буфете нет. У вас есть «Ява»?

Оказавшись в коридоре, Валя поняла: сегодня работы уже не будет. И возвращаться назад, в свой кабинет, сил не было. Расслабленная, словно в забытьи, все еще чувствуя в теле некую истому, она пошла по коридору в сторону кафе. Потом вдруг вспомнила, что уже время оперативки, о которой она совершенно забыла.

А вокруг кипела жизнь.

– Что это? Что? Утром никто не помнит, что было вчера, отказываются от своих слов, – шептал маленький поляк Рихард, бегая по узким коридорам, обливаясь потом. Очень бледный. Он бегал уже давно, и все привыкли к его бегу, и никто внимания уже не обращал на его мельтешение. Лишь изредка кто-нибудь провожал взглядом его сухую стройную фигурку, ладно упакованную в светлый костюм, и сакраментально изрекал: «Таможня не дает добро». – Мне нужен Трубников. Говорят, он ездил за документами в главный офис, – выходил из себя ошалевший поляк.

– Дима Трубников, – меццо-сопрано девушки-диспетчера звенело в ушах, – немедленно пройдите на рабочее место.

Дима, крепкий бычок, коротко стриженный, с массивным лбом, вышел из отдела валютного контроля, держа за горлышко бутылку шампанского, и встретился с Валей. Протянул ей сережку:

– На, отдай австриячке, инспекторы нашли. – Полусладкий мой, – сказала Валя, взяв находку, – у меня принтер не работает. Зашел бы, посмотрел.

– А монитор протирала? 

– Да.

– А по принтеру стучала? Да?! Ну, тогда не зна-аю... – и он хотел уйти, но к нему подбежал поляк.

– Извините, это вы Трубников?

Дима сразу отрекся:

– Нет. 

– Как «нет»? – На Рихарда было тяжко смотреть: очки сползли на нос, глаза блестели нездоровым лихорадочным блеском, и с него градом катился пот. Накануне он впервые за много дней принял душ, приободрился, забегал еще быстрее и... простыл. – Кто это был? – спросил поляк, когда Дима скрылся в брокерском отделе.

– Трубников, – призналась Валя, и ей стало ужасно стыдно. Правда, ненадолго; из столбняка ее вывел голос Федоры Илларионовны: