Эта гиблая жизнь
Шрифт:
Сейчас «реформаторы» лихорадочно насаждают «демократию» американского типа, идеологию потребления, но самим западникам (в том числе лучшим писателям) давно ясно, что многие западные ценности (и главная из них – деньги) уже терпят крах, что капитализм ведет к эгоизму, беспощадной конкуренции, жестким, жестоким отношениям между людьми. Миллиардер Гейтс недавно предельно просто все объяснил: «Ты мой друг, но если сообщишь мне ценное, я это использую в своих интересах в конкурентной борьбе с тобой».
Между тем, идеология личного обогащения чужда большинству русских (как известно, православие выступает за преобладание общественного над личным). Истинно русский
Журналисты, обслуживающие власть и всякие топ-модели, виляющие бедрами, получают тысячи долларов, а ученые и офицеры на рынках продают сигареты и носки! «Новые русские», не зная счета деньгам, закатывают царские ужины с увеселениями – зарубежными певцами и спортсменками из синхронного плавания (те изображают русалок в аквариумах), и в это время шахтерам, учителям, врачам по полгода не выдают зарплату!
Ну, а при планах «сократить население», понятно – мы, пенсионеры, для «реформаторов» сплошная обуза; они сделают все, чтоб мы поскорее вымерли, не дадут спокойно и достойно уйти из жизни... Не случайно старики завалили газеты письмами: «верните нам Советский Союз!»; их можно понять – согласиться с теперешним подлым режимом, значит перечеркнуть свою жизнь и махнуть рукой на будущее детей и внуков...
Сейчас многие осознали: чтобы бороться со злом, русским надо объединятся, но этого-то «демократы» и боятся больше всего. Стоит только произнести слова «русская национальная идея», как они кричат:
– Краснокоричневые! Фашизм!
Понятно, никакого объединения они (и их западные покровители) не допустят (кто попытался, уже сидит за решеткой). Остается драться в одиночку; нам, старикам, хотя бы вот так – на бумаге...
По теперешним меркам, когда мы превратились в страну невероятной социальной несправедливости, разделенной на чудовищно богатых и безнадежно нищих, когда появились сотни тысяч беженцев, а миллионы наших соотечественников оказались в «ближнем зарубежье» и даже не могут выбраться в Россию, мы (мои друзья и я) живем не так уж и плохо; во всяком случае имеем крышу над головой и пенсию, правда мизерную, чтобы только не протянуть ноги, и в этом очерке я пекусь не о себе и своих друзьях – покоя не дает боль за наших обворованных, униженных россиян... Иногда эта боль переходит в ярость и отчаяние и тогда сжигает остатки здоровья.
Конечно, каждое правительство делает то, что ему позволяет народ, и стоическое терпение россиян не вызывает восхищения (оно уже похоже на рабство); народ молчит, угрюмо молчит... Старики, правда, временами еще подают голос, но где молодежь?! Да, бесспорно, в массе своей русский народ, как никакой другой, простодушен, доверчив, незлопамятен («наш добрый народ» – говорил Пушкин), он умеет терпеть и прощать, но всему есть предел, и не постоять за себя, когда проводится антиславянский расизм, когда над вами открыто издеваются, плюют вам в лицо – по телевидению называют «неполноценным», «быдлом» (Кох, Хакамада), «свиньями» (Политковская), «отребьем» (Новодворская), «всероссийской поганью» (Герман), – значит уподобиться стаду, которое ведут на убой... Невольно встает вопрос – что
Нельзя не признать, сейчас процветают не только преступники и торгаши (хотя, в основном именно они), но и некоторые приспособленцы и горстка честных специалистов, которые устроились в иностранные фирмы. Эти «новые русские» строят коттеджи, покупают «джипы», но нам, «старым русским» ничего этого не надо – в гроб не возьмешь, а наследникам такие подарки вредны – пусть всего добиваются сами... Короче, мы безразличны к дорогим престижным вещам. Главной ценностью для нас по-прежнему является работа (у писателей, к сожалению, в стол – ведь сейчас ни проза, ни поэзия почти не востребованы), ну и, само собой, встречи с друзьями, тем более, что их осталось немного...
Известное дело, в шестьдесят лет нельзя иметь столько же друзей, сколько их имеешь в двадцать; многих отсеивает время, кое-кто отошел от нас после тяжелых поражений или сногсшибательного успеха – и то и другое резко меняет людей. Ну и, как ни горько, уже немало тех, кто отправился на небеса... Все знают, сейчас в России средняя продолжительность жизни мужчин пятьдесят восемь лет. Нас, шестидесятилетних, можно считать долгожителями – мы перевалили этот рубеж (чем сами немало озадачены), и конечно, теперь каждый день – как подарок. Вот только подарок грустноватый, ведь мы остро переживаем свою невостребованность, ненужность... Обидно – мы словно выпали из литературы, и никто этого не заметил – получается, все делали зря.
Но больше всего тревожит боль за Отечество... Засыпаю и просыпаюсь с этой болью. Ну, а когда эта боль становится нестерпимой и уже нет сил смотреть на то, что творится вокруг, вспоминаешь великие произведения искусства или выезжаешь на природу, или обзваниваешь друзей и договариваешься о встрече.
– Держись, старина!
В конце концов что такое мужчина шестидесяти лет? Это далеко не глубокая старость, не библейский возраст, скорее – глубокая зрелость, а для творчества самый расцвет... Появилась пришедшая с годами мудрость – во всяком случае не полыхаешь по пустякам, и болезни еще окончательно не скрутили... Наше поколение крепкого сплава, у нас немалый запас прочности, есть еще силенки – короче, мы еще многое в силах сделать.
Ну, а многолетней дружбой мы, бесспорно, можем похвастаться... Наше братство проверено временем; за прошедшие годы судьба частенько разводила нас, но мы не теряли друг друга из вида и оставались верны нашему клану. Сейчас я могу с уверенностью сказать, что ничего нет лучше встречи старых друзей, особенно если они долго не виделись... Например, встретив в ЦДЛ Зульфикарова, я всегда радостно бросаюсь ему навстречу:
– О, Тимка, дружище!
И слышу в ответ:
– Ленчик, юность моя!..
Мы обнимаемся, садимся за стол и никак не можем наговориться...
Мои друзья – крепкие старики, стойкие консерваторы, с четкими духовными идеалами (как известно, каждый нормальный мужчина в молодости радикал, а к старости становится консерватором); в их морщинах и лысинах есть свое величие и красота; они – моя надежная опора... Бывает, кто-либо из них долго не звонит, наберешь его номер, а там тишина. «И куда он, старый черт, делся? – думаешь. – Если уехал, мог бы и позвонить перед отъездом. А может, слег? Или того хуже...» Весь изведешься, пока снова не встретитесь...