Эта гиблая жизнь
Шрифт:
– Не знаешь, у него родные есть? – спросил Олег Лиду.
– Родители и братья умерли в блокаду. Жена лет пять назад, уже здесь, а детей не было.
– Значит, теперь никого и ничего?
Прошлое смотрело со снимков людьми, которых уже нет. Появился дом, счастливый Гриша стоял у подъезда, указывая рукой на свои окна. Дом был все тот же, лишь люди на снимках старели, как в замедленной съемке, от страницы к странице. Кто-то снял и новоселье. Все было в этой комнате. Нехитрый стол, много людей и Гриша – хозяин, рядом невысокая женщина.
– Не могу больше! – Лида ладонью закрыла альбом. – Хватит. Пойдем к себе.
– Забрать
– Нет...
Утром, когда Олег собирался уже уходить, в квартиру зашла баба Нюра в черном платке. Словно и не замечая Олега, она кинулась мимо него к Лиде, обняла ее и заплакала:
– Уезжай, уезжай дочка, погубят они тебя!..
На паруснике было не протолкнуться. Снова нагнали рабочих, и они экстренно, в три смены, готовили корабль к выходу. Подъехал еще четвертый помощник, самый младший из штурманов, прошлый год отходивший простым матросом выпускник мореходки. Прибыли в помощь деду третий механик и электрик.
Олег с утра был на подхвате, но ближе к обеду стармех поднялся с машины, кое-как отмылся и махнул рукой:
– Пошли обедать, а то сейчас работяги повалят.
В заводской столовой было еще малолюдно и, загрузив подносы, они заняли место у окна. Дед явно был взволнован. Отвечал невпопад, думал о чем-то своем, но наконец разговорился.
– В Бремен значит идем. Как музыканты. А я-то все думал-мечтал когда-то, отслужить, выслужить пенсион и сидеть на берегу. Да, берег... У нас автономки были по девять месяцев, так, бывало, закроешься в каюте и чуть волком не воешь от тоски. А вышел на пенсию, посидел на берегу. Одни проблемы. Дети без меня выросли. Диванчик тебе на кухне... Одно, другое, третье. Вот на борту. Каждый за свое отвечает, и с тебя конкретный спрос. Все поражался, что многим на берегу не сидится. Идут баржи охранять, на маяки смотрителями. А сам сошел на берег, а тут и не нужен никому. Дома все без меня привыкли. Ко мне: «эй, дед, за картошкой сходи, все равно без дела сидишь».
Он задумался, так и сидел с поднятой над тарелкой ложкой. Уже старик. Олег как первый раз увидел его отекшее красное лицо, вспомнил его вечную одышку. Исчезала она только на корабле, когда тот попадал в привычный узкий круг каюта-дизель-мостик, в котором провел всю жизнь.
– Я уже, наверное, медкомиссию не пройду. В море не пустят. Сердце. Когда парусник тронут, спишусь. Мне тут на заводе предложили в портофлоте на шаланде работать. Сутки – трое. Все эти воды льяльные-фекальные с кораблей принимать.
– Да ладно, дед, – успокаивал его Олег, – сунь на медкомиссии в медкинжку полсотни баксов и «здоров». Сходи в Бремен напоследок.
Честно говоря, Олегу было не до деда. Неожиданная новость словно всколыхнула спокойную и уже привычную жизнь последних месяцев.
Олег с удивлением заметил, что и о Лиде он стал думать как бы в прошедшем времени, невольно уже отстраняя ее от себя. И все же мысль о ней беспокоила и саднила. Снова вспомнился сосед.
Олег быстренько доел и поднялся.
– Слушай, дед. Ты не посидишь за меня на вахте часок? У меня тут дельце одно есть...
В одной из боцманских кладовок среди прочего хлама лежали два старых, вырезанных из борта иллюминатора. Когда-то давно в борт на волне садануло невесть как оказавшееся на рейде бревно, и на заводе первым делом поменяли кусок обшивки вместе с иллюминаторами. Старые же – хозяйственный боцман припрятал в кладовку на всякий случай.
Олег присел, ногтем колупнул
Вохровец на воротах равнодушно глянул в документы, нажал кнопку, и металлические ворота поехали в сторону. Парадные дома-дворцы центра фазу кончились. Пошли одинаковые мрачные и все равно добротные бывшие доходные дома. В нескольких кварталах стояли старые, невесть как оказавшиеся здесь гаражи. Скорее всего, самострой. На одном из них, прямо по стене, было краской криво выведено: «Скупка цветметаллов». Олег остановил грузовичок, откинул борт кузова. Водитель, мужик лет пятидесяти в старой спецовке, оживился.
– Слышь, командир, ящичек не оставишь? Уж больно доски хороши. Мне б их на дачу.
– Тогда помогай, – буркнул Олег.
Вдвоем они сволокли ящик к воротам гаража. На них оказался огромный ржавый замок. Штурман зло сплюнул от досады. Но водитель как ни в чем не бывало застучал кулаком в половинку ворот.
Изнутри тут же отозвались какой-то возней. Что-то там заскрипело и половинка ворот, та, что с замком, как ни в чем не бывало отъехала в сторону.
– Ну?... – в воротах стоял, разминая в руках папиросу, весь какой-то жеваный, мужик, одетый, несмотря на жару, в телогрейку. Тут же рядом стояли большие весы.
Олег молча, валявшимся тут же металлическим прутом поддел доски ящика и выволок иллюминаторы.
Водитель с ящиком в обнимку потрусил к машине, а приемщик присел рядом. Он ласково провел заскорузлой морщинистой рукой по темному и все равно поблескивающему металлу.
– Знаешь, какой же это лом? Жалко. Я их у тебя не по весу возьму, а так, на поделки. Заходят любители, интересуются.
Из кармана телогрейки он легко, словно мелочь, достал две двадцатидолларовых бумажки.
Олег сидел на улице Красной и пил пиво. Точнее, на улице Галерной, так было на табличках домов. Просто старушка, что направила его сюда, назвала улицу прежним именем. Олег сидел в небольшом дворике на поваленном стволе дерева и смотрел на здание через улицу. Темные стены, высокие узкие окна, крыша в рыжей ржавчине. Сбоку была башенка, тоже крытая железом, с пустыми окошками. Еще выше неторопливо ползли по небу облака. От улицы дворик отделяла невысокая желтая стена. Не было ни прохожих, ни машин. Словно вышел из мира на полшага в вечность. Наверняка к какому-нибудь празднику или юбилею появятся рабочие и перекроют крышу белыми сверкающими листами. Только миг, и снова дом будет стоять под скупым питерским солнцем, дождиком и снегом.
– Вы ко мне? – До плеча Олега дотронулся высокий чуть сутуловатый мужчина в светлом костюме с портфелем в руках. Длинным у него было все: лицо, нос, пальцы, даже портфель. Олег даже подумал, что вот портфель точно для бани, и веник влезет.
– Мне секретарша сказала, вы меня спрашивали. – Терпеливо повторил длинный. – Берите свое пиво и пойдемте, у меня еще сегодня процесс.
«Адвокатское бюро Рубинчика» – значилось на вывеске у двери спрятавшегося среди деревьев двора флигеля.
Адвокат провел Олега в контору, усадил напротив в глубокое кресло, в котором Олег сразу же утонул, и изобразил на лице усталое участие.