Эта русская
Шрифт:
– Прости, я просто искал телефон.
– Вот он, – кивнул Ричард. – Как оно все было ужасно, правда? Я и не предполагал, что будет так ужасно. Теперь я понимаю, почему ты просил меня приехать.
– Я, конечно, сознаю, что должен был оставить вас наедине.
– Да наградит тебя Бог, или кто там этим занимается, за то, что ты этого не сделал.
– Видимо, ты ждал, что она будет сердиться.
– Я даже не знаю, чего я ждал. Пожалуй, я ждал что она как-то разберется с этой ситуацией, оставаясь в рамках того образа, который я видел раньше. Впрочем, тебе это, наверное,
– Примерно то же самое думал и я.
Ричард сделал попытку отретироваться к двери, мимо пустого безногого шкафчика неизвестного происхождения и никогда не используемого мягкого стула. – Я пойду, а ты звони. Прости.
– Если ты из-за меня так спешишь, то не надо, – сказал Годфри, не двигаясь с места. – Я, кажется, должен перед тобой извиниться. Это я привел этого Фейрбратера, чтобы разбавить компанию. Теперь он ушел.
– Кто он? Откуда он?
– Он осветитель, мы с ним просматривали кое-какие эскизы, когда позвонила Корделия. Ей, как и тебе, я просто назвал его имя. Он молодец, правда? Интересно было бы узнать, за кого она его приняла. Может, когда-нибудь узнаем. Послушай, Ричард, не вдаваясь в разговоры о том, кто прав, а кто виноват, мы оба были женаты на этом непутевом – дробь – ни на кого не похожем существе. Куда ты? Хочешь позвонить?
– Я хотел позвонить Криспину, но потом подумал, вдруг подойдет…
– Не бойся, Фредди нет дома. Все устроено.
– Откуда ты знаешь?
– Я сейчас туда еду, мы уговорились заранее. – Годфри помолчал. – Хочешь, поехали со мной.
– О Господи, – выдохнул Ричард и робко дотронулся до рукава Годфри. – Мне бы так этого хотелось. Только подожди, а как насчет…
– Сэнди там тоже не будет. Она обедает с ректором Бейлиол-колледжа.
– Ты шутишь.
– Ничуть. У нее широкий круг знакомств, как сказал бы Криспин. Если можно, я сейчас ему быстренько позвоню, потом мне нужно секунд двадцать поболтать с типом, который именует себя художником, и сразу поедем. Подожди внизу.
Внизу, в прихожей, Ричард столкнулся с Добсами, которые собирались уходить, вернее, надеялись, что теперь можно с достоинством ретироваться. По крайней мере, надеялась Пэт, а Гарри просто хотел есть.
– Она спит, – сказал Ричард, уповая на то, что его голос звучит убедительно, – Корделия действительно спала или притворялась спящей, когда он заглянул к ней минуту назад. – Мы потом поговорим.
– Вот и хорошо, – отозвалась Пэт, потом, неуверенно: – Она правда была очень расстроена.
– Вне всяких сомнений. Совершенно верно. Хорошо, что этот Фейрбратер оказался под рукой.
– Еще бы. Ладно, мы пойдем, Ричард. Дай знать, если я смогу тебе чем-то помочь.
– Конечно. – Он сощурился, чтобы показать, насколько серьезно относится к ее словам, – Вы очень нам помогли тем, что приехали. Вы оба.
Ричард стоял на пороге и уже собирался захлопнуть дверь, но Гарри вдруг развернулся и снова подошел к нему.
– Да, кстати, напомните мне адрес, – начал он и, убедившись, что Пэт не слышит, продолжил, – трам-пам-пам, я не об этом. Я просто хотел сказать, вы представляете, она к ней действительно привязана кто
– В данный момент я готов поверить во что угодно.
– Ага, спасибо большое, – в полный голос провозгласил Гарри, поворачиваясь и махая рукой. – Позвоню вам завтра, – добавил он.
Почти сразу же появился Годфри.
– Я готов, – доложил он. – Поедем на такси?
– Лучше на моей машине. – Открывая дверцу, Ричард уточнил: – Как ты думаешь, Корделию можно оставить одну?
Годфри глянул на часы.
– Если ты хочешь, для облегчения души, пойти посидеть с ней, кто-кто, а я возражать не стану. Нет, прости, давай-ка поедем на такси, раз уж мы хотим поговорить. Но все равно спасибо.
У Ричарда не было особого желания говорить, а вот у Годфри, похоже, было. Например, едва такси тронулось, он сказал:
– Меня до сих пор коробит от этой сцены. Бывают в жизни ситуации, когда, в силу самих обстоятельств, человек просто обязан вести себя определенным образом. В таких… в таких случаях ни твои истинные побуждения, ни твой опыт не играют никакой роли.
– Кажется, я понимаю, о чем ты.
– Так вот, в данной ситуации мне полагалось занять положение нравственного превосходства над тобой, это что-то вроде безусловного рефлекса. Когда хищник видит убегающую жертву, он должен пуститься в погоню, у него нет выбора. Это не зависит от его желания.
– Разумеется.
– Я хочу сказать, что на самом деле я не чувствую ни малейшего нравственного превосходства. В конце концов, сам-то я бросил Корделию, просто взял и бросил. Ты этого не сделал.
– Нет – пока.
– Значит, у тебя изначально есть кое-какие нравственные преимущества. Знаешь, когда она несла всю эту ахинею, про то, какая она несчастная, как ей из-за тебя было плохо и как ей из-за тебя плохо сейчас, на меня вдруг нахлынуло, я вспомнил, каково быть ее мужем. Никогда не знать, вкладывает ли она какой-то смысл в свои слова, и постепенно приходить к выводу, что она просто не знает смысла слова «смысл». Для нее слова – просто слова. Нэнси в этом плане совсем другая. И знает это. Я не хочу сказать, что в ее словах всегда есть смысл, иногда она несет полную околесицу, а сознается в этом не чаще чем раз в несколько лет, но… она знает. А пытаться поговорить с Корделией про правду и ложь – это все равно что попытаться описать слепому, что такое красный цвет. Причем еще такому слепому, который то и дело просит, бож-жалуйзда, берездань вдолговывадь мне до, ждуо и дурагу бониадно, золныжго. Надо же, похоже, там какая-то вонючая демонструшка.
– Вонючее что?
– Демонструшка. Демонстрация. Ну, знаешь, плакаты и лозунги. Толпа разобиженных горлопанов. Вот я через это не прошел. Оно прошло мимо меня, как принято говорить. Хотя обид у меня хватало. Ты когда-нибудь был на демонстрации, Ричард? Или полагается говорить «с демонстрацией»?
– Нет, никогда.
– Ну, вот видишь. С одними это случается, а с другими нет. Это как богоискательство.
Помолчав несколько минут, Ричард заговорил:
– Мне казалось, что ты бросил Корделию, потому что она не могла родить ребенка или не хотела что-то такое.