Эти разные, разные лица
Шрифт:
Мы с Григорием Гориным мучительно искали для телевизионного фильма "Формула любви" героя, который был бы антиподом графа Калиостро, авантюриста и злого гения. И когда решили, что это будет тетушка Федосья Ивановна и что будет ее играть Татьяна Пельтцер, все встало на свои места. Это только она, решили мы, сумеет совершенно естественно оставаться веселой и живой в гротескных ситуациях, в экстремальном режиме, и противостоять магическим проискам заезжего итальянца. И мы не ошиблись.
Моей любимой актрисе не надо было ничего объяснять и показывать - она давно знала эту самую "формулу любви". Только вычертила она ее не на бумаге, а в собственном щедром и многострадальном сердце. Она научилась самому хлопотному и непростому делу на земле - любить людей".
Марк Захаров
Татьяна Пельтцер ушла в молодежный театр Ленком к Захарову.
Этот переход воспринимался тогда многими как поступок безрассудный. После тридцати лет работы в популярнейшем столичном театре, где рядом с другими любимцами публики она оставалась лидером, вдруг поменять все на свете и начать жизнь сначала - для этого нужен особый характер. У Татьяны Ивановны он был. Азартный, рискованный.
Марта Линецкая попыталась в своих записках немного проанализировать этот поступок:
"Учителей в обычном понимании этого слова у Татьяны Ивановны не было. Но были великолепные актеры, у которых она училась прямо на сцене, участвуя в спектаклях еще ребенком, а затем не пропуская спектаклей с их участием. Да и дома иных разговоров не было. Когда я читала главу о театре Корша в книге актрисы Н. Смирновой, где была представлена Блюменталь-Тамарина в последние годы ее жизни, то меня поразило сходство взглядов, манеры поведения, способа общения с людьми старейшей актрисы с Татьяной Ивановной сегодня, когда они стали как бы ровесницами. Смешно было бы думать, что Пельтцер подражает, но основы культуры профессиональной и житейской, корни - одни, корни прекрасного русского искусства.
Марк Захаров гордился, что его молодой театр связан с этим великим искусством через Т. И. Пельтцер. А в Театре сатиры Плучек мейерхольдовец - не любит... что не любит - это пустяки, - не видит (а следовательно, не дает ролей в своих спектаклях) Татьяну Ивановну, так как ее метод - метод театра Корша, метод старого театра!
– не интересен, враждебен ему. Вот так на протяжении века расходятся волны бурных двадцатых годов советского театра.
А в следующих спектаклях самого Плучека, таких как "Родненькие мои", "По 206-й", "Гнездо глухаря" Татьяна Ивановна была бы на своем месте с освоенной, углубленной разработкой психологической ткани роли, с органическим юмором и неистребимым оптимизмом восприятия жизни, в чем, кстати, они схожи. Слишком рано разошлись мастера..."
В Театре имени Ленинского комсомола Пельтцер сыграла немного и не очень интересно. Бенефисной стала роль старухи Федоровны в пьесе Людмилы Петрушевской "Три девушки в голубом". Было очень странно и нелепо видеть актрису в образах Клары Цеткин ("Синие кони") и Надежды Крупской ("Диктатура совести"). Татьяна Ивановна постоянно забывала или путала чуждые ей тексты, переживала, плакалась подругам. Но что поделаешь, если достойных для нее ролей в молодежном театре просто не было. От "Дорогой Памелы" она наотрез отказалась - не приняла ни трактовку пьесы, ни ее постановщика. Все внимание актрисы сконцентрировалось на небольших ролях, а то и вовсе на эпизодах, где Татьяна Ивановна не только не затерялась, но порой "перетягивала на себя все одеяло". Театральный критик Роман Должанский так подметил выходы актрисы в ее последних спектаклях: "Ее участие всегда повышает температуру спектакля, фокусируя его энергию. Так происходит в "Мудреце". Все линии этой перенасыщенной неожиданностями постановки вдруг причудливым образом встречаются в двух точках - двух выходах Пельтцер - Манефы, после ее ухода разбегаясь в беспорядке... Пельтцер владеет тайной, позволяющей ей всего лишь несколькими шагами по сцене и двумя репликами подвести заблудившийся спектакль, словно взяв его за руку, к искомому
Татьяна Ивановна всегда с интересом смотрела спектакли молодых и, хотя нечасто разделяла их увлечения, с искренним уважением относилась к их поискам, восхищалась трудолюбием и самоотдачей. Она постоянно звала в гости молодых и "безнадежных", помогала им материально. Но в принципиальных вопросах спуску не давала никому. Однажды на гастролях Театра сатиры в Магнитогорске, которые совпали с большим праздником металлургов двухсотмиллионной плавкой стали, актеры были приглашены на торжества и должны были дать небольшой концерт на заводском дворе во время обеденного перерыва. Жара стояла страшная, молоденькие актрисы высыпали гурьбой из гостиницы - веселые, по-летнему ярко разодетые, в туфельках на босу ногу. Надо было видеть разъяренное лицо Татьяны Ивановны, подтянутой, элегантной, причесанной, как для выступления в Колонном зале Дома Союзов. Поток яростных осуждений посыпался на головы актрис, неповторимые эпитеты припечатали расхлябанность и неуважение к зрителям, которые старая актриса усмотрела в небрежных прическах, непродуманных туалетах и особенно в отсутствии чулок.
Она умела дружить и ценить дружбу. С радостью бежала на встречу с Фаиной Георгиевной Раневской, в гости или на спектакль, не уставая восхищаться великой актрисой и повторять ее остроты. С Валентиной Георгиевной Токарской могли ночи напролет играть в преферанс. Долгие годы продолжались теплые отношения и с Гансом Тейблером, ее мужем. Ганс стал профессором, доктором философских наук, работал в Институте Маркса-Энгельса. Когда его сын приезжал учиться в Москву, то гостил у Татьяны Ивановны по нескольку дней. Вторая жена Ганса почему-то страшно ревновала мужа к ней, устраивала скандалы, запрещала переписываться. Но бывшие супруги оставались привязанными друг к другу всю жизнь.
Ольга Аросева однажды стала свидетельницей их встречи: "Мы как-то отдыхали в Карловых Варах, он приехал из Берлина повидаться с Татьяной Ивановной. Мы с Галей Волчек решили, что им хотелось бы побыть одним, вспомнить прошлое - и отошли. Они стояли вдвоем на балконе. Вначале тихо беседовали. Потом тонус беседы начал накаляться, голос Татьяны Ивановны, конечно же, лидировал. Из доносившихся обрывков фраз было понятно, что выяснялось, кто виноват в том, что они расстались... Но все свелось к улыбкам и смеху. Пятьдесят лет прошло. Да каких лет! Их разлучила история, как сказала бы героиня Пельтцер - тетя Тони Кралашевская".
На ее 80-летнем юбилее в Киеве в саду был накрыт огромный, роскошный стол, за которым вместе сидели актеры Театра сатиры и Ленкома. В разгар веселья на противоположном от юбилярши конце стола появился красивый, элегантный мужчина и попросил чокнуться с Татьяной Ивановной. Все растерялись, а именинница нырнула под стол и через секунду появилась возле гостя с полной рюмкой. Оркестр заиграл танго, и они отправились танцевать. Такой и только такой могла быть Татьяна Ивановна Пельтцер - молодой, энергичной, неунывающей. Поэтому эффект разорвавшейся бомбы несколько лет спустя произвела небольшая заметка в "Московском комсомольце" под названием "В палате с душевнобольными". В ней говорилось о том, что всеми любимая артистка с приступом атеросклероза помещена в клинику имени Ганнушкина в общую палату, где "местные" сумасшедшие "не приняли" ее и избили. Уже через день в той же газете на первой полосе была помещена статья Марка Захарова о неэтичности прессы...
"...В СССР, как и во всем цивилизованном мире,- писал Марк Анатольевич,- не принято разглашать на доске приказов или, того хуже, в прессе медицинский диагноз без согласия больного или его близких. Действительно, Татьяна Ивановна не первый год страдает тяжелым заболеванием, которое, однако, с трудом, но поддается лечению. Общественный попечительский совет, избранный нашим профсоюзным комитетом, оказывает ей моральную и материальную поддержку, следит вместе с дирекцией за ее самочувствием, тем не менее в последнее время опытные врачи заметили, что обходиться одной только амбулаторной медицинской помощью становится уже опасно, именно поэтому было принято решение о ее госпитализации..."