Это будет вчера
Шрифт:
– Вы не правы, Гретта. Я не отказываюсь от солнца, от своей работы, от любви… На это имеет право каждый. И мой внезапный дар я считаю просто ошибкой.
– Подождите меня, Фил, – и Гретта мигом скрылась в соседней комнате.
А я вновь приложился к бутылке. По-прежнему желая свалиться под стол, только бы не вести с ней этих пустых бесед, только бы не чувствовать на себе ее прикосновений.
Вскоре она появилась в дверях, держа перед собой… О, я тряхнул головой и зажмурился. Это было настоящее чудо. Для фотографа это служило большим искушением. Гретта держала в руках
– Взгляните, – и она протянула мне его, – вам он нравится?
– Это без слов, – и я осторожно, словно боясь уронить, взял его из рук Гретты. – Я впервые сталкиваюсь с таким совершенством. Такое совершенство мне могло только присниться в самых фантастических снах.
– Это новейшее чудо техники. И это единственный в мире экземпляр. Этот фотоаппарат может творить чудеса. Вы в этом сможете легко убедиться. С помощью этой игрушки можно достигнуть высочайшего мастерства. Можно запечатлеть каждую деталь, вплоть до атомов живой и неживой природы. Фотографии будут подобны рентгеновским снимкам. Ведь вы, Фил, фотографируете только внешнюю оболочку. Этот же аппарат способен разгадать тайну. И эта игрушка, кстати, может легко стать вашей.
– Легко? – машинально переспросил я. – А за какие такие заслуги?
Не знаю почему, но после монолога Гретты мне уже меньше нравилась эта штуковина. Мне она показалась уже роботом, за которым не будет видно ни меня, ни моего творчества, ни моего мира. Я же всегда сам придумывал мир. И я хотел, чтобы в мире всегда жила тайна. Но я все же, из чистейшего любопытства и желания узнать, до чего может дойти человеческая низость, спросил:
– Так за какие заслуги, Гретта?
Она слегка замялась.
– Ну, вам же нравится у меня в доме?
Я ей вернул эту лакированную игрушку.
– Безусловно, Гретта, это чудо техники. Но, по-моему, предназначенное для бездарей. Я же иска верю в свои силы, свои возможности, если хотите, свой талант. Возьмите его. Мне он не нужен. И я так думаю, не нужен никому. Его нужно выставлять в музее как пример успехов ученых, и ко всему прочему им еще пугать настоящих фотографов. Вот и все.
И тут она не выдержала и со всей силы стукнула кулачком по столу.
– Вы… – ее лицо скривилось до безобразия. – Вы просто… не мужик, Фил.
Ну, этим она меня не могла оскорбить. Это оскорбление не для мужиков, и я ответил, уже искренне улыбаясь:
– Просто я как мужик, Гретта, имею дело исключительно с женщинами. Вот и все. Прощайте. Простите, но за вино ничем не могу заплатить. В моих карманах пусто, – и я вывернул карманы своих порванных широких штанов наизнанку. И, резко повернувшись, пошел прочь от ее вычурного пышного дома, в котором имело место продажа не только вещей, но и человеческого ума и сердца. Я же терпеть не мог торговцев.
Я оказался один в душной ночи и не знал, куда держать путь. Единственное место, куда можно было идти, – это здание тюрьмы, где находился мой друг. Я так ничем и не смог помочь другу и, возможно, не смогу. Но все-таки я хоть что-то должен был разнюхать…
Григ
Ольга
– Как вам ужалось найти ее тело?
Ричард хихикнул.
– Григ, вы нас определенно недооцениваете! Если убийство было совершено в доме, где вы с ней наслаждались чистой любовью, значит тело могло быть где-то поблизости, и точности изучив ваш <174>решительный<175> характер, мы предположили, что от страха вы не увезете его далеко.
Я поднял на него тяжелый взгляд.
– А фотографировал ее мертвую я тоже от страха?
Брэм развел своими маленькими ручками.
– Ну, Григ, на этот вопрос только вы можете дать точный ответ. Это тоже одна из тайн человеческой психики. Когда я в последний раз спорил на эту тему со своим двоюродным братом Брэмом, он утверждал, что звериные инстинкты,
Я не выдержал и вскочил с места И, вцепившись в ярко-полосатый пиджак Брэма, зашипел:
– Мне нет дела до вашего брата! Его не обвиняли в убийстве! Поэтому он так легко мор рассуждать о чем угодно. Но я так легко не сдамся! Я не убивал! Слышите?! Не у-би-вал! Кто угодно мог забрести в ее домишко. Кто угодно мог убить…
– Будьте же благоразумны, Григ, – Брэм легко освободился из моих цепких рук. – Экспертиза уже доказала, что тень на фотографии только ваша, и ничья иная, Григ! Плохим вы были фотографом, м-да. Нужно уметь рассчитывать свет и тень.
Я тяжело опустился на железную койку и закрыл лицо руками.
– А наша задача, – прогнусавил Ричард, – всего лишь помочь вам вспомнить.
– Вспомнить? – я непонимающе на него посмотрел.
Брэм с Ричардом прошлись по моей камере, важно выпячив грудь.
– М-да, Григ. В вашем случае существует только два варианта. Либо вы так искусно, так профессионально лжете, либо вы в состоянии аффекта забыли начисто ту страшную для вас минуту. Согласитесь, второй вариант для вас более выигрышен. Он оставляет хоть какой-то малейший шанс.
– Шанс? – Я по-прежнему не понимал, куда он клонит.
– Ну, безусловно! Если у вас не было заранее намеченного плана убивать и вы в порыве злости, ненависти, страха за свое блестящее будущее, совершили преступление. И ваша психика в тот момент была на изломе – вы вполне могли все делать машинально – и фотографировать, и избавляться от тела. И уже потом ничего не помнить. В вашем мозгу как бы закрылась потайная дверца памяти. Но ваш мозг независимо от вас понимал, что оставаться в этом городе уже нельзя. И вы тут же бежали из столицы. Согласитесь, странное решение для уже признанного фотографа, которому сам Бог велел жить и творить в большом городе. Разве не так?