Это было у моря
Шрифт:
В дверь тихонько постучали. Нет, только не сейчас. Надеясь, что это не Джон и не тетя, Санса молча открыла дверь. На пороге стоял Рикон, уже в пижаме, держа в руках плюшевую синюю кошку.
— Я вот тут подумал… Это мне мама прислала. Тебе нужнее сегодня…
Санса присела на корточки перед братом и улыбнулась, обняв его. Этого кота они покупали вместе, прошлой весной. Мама еще сомневалась — кошку или собаку… Ну, щенок у него теперь есть. Он всегда мечтал об этом… щенок есть, даже этот глупый плюшевый кот сохранился…, а мамы — нет…
— Спасибо, родной. Ты уверен?
— Ну конечно! И потом — у меня же есть Лохматик. А у тебя никого. Спокойной ночи, Санса. Пойду, а то мама — то есть тетя — хватится… Я уже должен спать. Бран укатил в ванную — а
— Спасибо. Я очень ценю. Ну беги, а то холодно!
— Ага! До завтра!
Он неловко чмокнул ее, оставляя мокрое пятнышко на щеке, и, сверкая голыми пятками, сбежал по ступенькам. Санса посмотрела на дурацкого кота. Ну все что-то… Она закрыла дверь и без сил шлепнулась на узкую кровать. Погасила свет. В темноте разделась и скользнула под одеяло. Кровать была как ледяной гроб. Санса уткнулась в подушку, обнимая себя руками. Хорошо, что она все же оставила его рубашку. Хоть кусочек от того, что у них было. В темноте пришли слезы — бесконечные, выматывающие душу и не приносящие облегчения. Санса вытиралась рукавом, хлюпая носом и пытаясь прочувствовать хотя бы его запах от тонкой ткани. Но все было тщетно — рубашка пахла ей самой и еще тем противным запахом, что вечно бывает в самолетах. Все уходило, просачиваясь межу пальцами — как вода… Так она и задремала — в слезах, вцепившись в собственные слишком длинные манжеты и в синего безмятежно улыбающегося в усы кота.
========== III ==========
Now I’ve heard there was a secret chord
That David played, and it pleased the Lord
But you don’t really care for music, do you?
It goes like this
The fourth, the fifth
The minor fall, the major lift
The baffled king composing Hallelujah
Hallelujah
Hallelujah
Hallelujah
Hallelujah
Your faith was strong but you needed proof
You saw her bathing on the roof
Her beauty and the moonlight overthrew you
She tied you to a kitchen chair
She broke your throne, and she cut your hair
And from your lips she drew the Hallelujah
Hallelujah, Hallelujah
Hallelujah, Hallelujah
Maybe there’s a God above
But all I’ve ever learned from love
Was how to shoot somebody who outdrew ya
And it’s not a cry that you hear at night
It’s not somebody who’s seen the light
It’s a cold and it’s a broken Hallelujah
Baby I have been here before
I know this room, I’ve walked this floor
I used to live alone before I knew you.
I’ve seen your flag on the marble arch
Love is not a victory march
It’s a cold and it’s a broken Hallelujah
There was a time you let me know
What’s really going on below
But now you never show it to me, do you?
And remember when I moved in you
The holy dove was moving too
And every breath we drew was Hallelujah
I did my best, it wasn’t much
I couldn’t feel, so I tried to touch
I’ve told the truth, I didn’t come to fool you
And even though it all went wrong
I’ll stand before the Lord of Song
With nothing on my tongue but
Hallelujah
Leonard Cohen
Hallelujah
Сандор
1.
Он гнал машину вперед, пока были силы. Пока было время, пока был свет. Потом свет исчез, и осталось только белое мерцание снега в свете редких фонарей вдоль трассы. Сил тоже не было — но навскидку выяснилось, что ресурсы еще имеются: где-то там, на грани безумия и тотального самоотречения. Пока он может — будет ехать. Если между ними ляжет полотно миль, возможно, идиотские мысли о том, как он на
Сандор выкрутил радио погромче и закурил. Он уже высмолил целую пачку, затоварился уже своей маркой сигарет на бензоколонке и теперь поздравил себя с почином и с возвращением на круги своя. А что ему, собственно, не курить? В машине он один. Никому не мешает. Правда, машина была съемной, но при заполнении бумаг на вопрос о том, курит ли он, Сандор честно ответил «да», поэтому они там, как минимум, предупреждены.
Дворники мерзко скребли по стеклу, без толку размазывая сухой снег и черную копоть, налипшую за время пути на основание лобового стекла. Сандор с досадой нажал на слишком тугую кнопку подачи жидкости на переднее окно. Да и на заднее не помешает — тоже все в грязных брызгах и соляных разводах. Он затушил сигарету и, открыв окно, выбросил туда мятый бычок. Сандор всегда избегал скопления окурков в пепельнице: одно дело курить, другое — смотреть на кучку этих жадных червяков, таращащихся на него безглазыми своими обрубками белого фильтра, уже прожжённого и запятнанного процессом втягивания в легкие всего этого сигаретного дерьма. Сожалений с него и так хватает.
Окурок немедленно унесло ветром. В салон ворвался ледяной вихрь, сдул на грязный пол бумажки на аренду машины, валявшиеся на переднем сиденье, взлохматил ему волосы, мазнув по лицу запахом снежной свежести и бензина. Сандор досадливо сплюнул, пытаясь избавиться от пряди волос, попавшей в рот, и закрыл окно. В салоне тут же стало контрастно тихо, только радио продолжало что-то мурлыкать. Чтобы заглушить неприятные мысли и зловредные ассоциации (когда они ехали на мотоцикле, удирая от брата и Мизинца, Пташка убирала волосы от его лица — так нежно, едва касаясь, словно боялась причинить боль) он выкрутил радио еще погромче. От воспоминаний стало невыносимо горько и, вместе с тем, его, как всегда при мыслях о ней, захлестнула волна неконтролируемого желания, накрывая с головы до ног, пробуждая одеревеневшее тело, отдавая жаром в паху. Да седьмое же пекло! Есть какая-нибудь кнопка, отключающая память? Ему сейчас она бы очень пригодилась… Сандор попытался разобрать, о чем там бормочет певец из магнитолы. У того был хриплый низкий голос, словно его кто-то придушил в процессе пения…
«Your faith was strong but you needed proof
You saw her bathing on the roof
Her beauty and the moonlight overthrew you
She tied you to a kitchen chair
She broke your throne, and she cut your hair
And from your lips she drew the Hallelujah…»
Отлично, Неведомый бы побрал всех певцов! Только этого ему и не хватало для полноты ощущений. Сандор выключил хренову тренькалку и продолжил свой путь в тишине, слушая, как ревет послушный двигатель и как визжат вдалеке сирены скорой, спешащей на разборку очередной аварии. Он мельком глянул в окно на перевернутый, валяющийся, как дохлая рыба кверху пузом, автомобиль. Эти уже отмучались, похоже. Зато от мыслей наверняка избавились. Очень действенный способ…
Порой Сандору начинало казаться, что и это может рассматриваться как выход. Останавливала лишь мысль о ней. О Пташке. Если он втемяшится в первый попавшийся столб, это может ее огорчить. А ей и так хватает. Да и потом такого рода акт будет как минимум непоследователен. Он же хотел жить — хотел свободы! «Ну на тебе свободу, идиот. Тебе нравится ее вкус? Ее запах? Тебе в кайф, как ветер новой жизни кидает эту долбаную свободу в твое уродливое лицо? Нет? А ты ведь так упорно этого добивался. Размазывая самого себя по стенке, почти прибив Пташку — пригвоздив ее, как бабочку, к бархату реальности неоспоримостью своих „взрослых “ аргументов. Она была нехороша для тебя? Ее было мало? Ну что ж, теперь нет и ее. Жизнь от этого правда не стала полнее. По совести сказать, и жизни то самой не стало…»