Это было у моря
Шрифт:
— Жаль, что я в ней не состою. Ты в более выигрышном положении, я чувствую. Ты все знаешь — а я — ничего.
Ну вот, голос уже начинает дрожать. С очевидностью, мерзкая девчонка ей не сказала. Поганке нравятся тайны.
— Да уж. Прости. Как там родственники? Не съели еще?
— Нет. Пока. Но местами пытаются. Пока накормили меня. Комнату выделили. Вопросы задают, но не слишком много. А ты сам где?
Спасибо, что хоть кормят. Сандор вспомнил, что написала Арья в своем послании — насчет худобы Пташки — и ему тотчас
«Что? Что она спросила? Кажется, где он находится…»
Сандор так концентрировался на том, чтобы представить, какая она там — на другом конце вселенной — держит свой дурацкий телефон возле уха (а над этим самым правым ухом у нее родинка, та, что похожа на крошечное зерно, прилипшее к виску) — что уже не понимал смысла слов.
— Да нигде. Просто встал в зоне отдыха посреди загребучего снегопада и вот, звоню тебе.
«Ага, звоню тебе после того как почти силком заставил себя набрать твой номер. Если бы не идиотские сны и посторонние авансы чужих баб — и не позвонил бы…»
— На ночь останавливаться не будешь?
— Нет. Спать я не хочу. Лучше ехать. Я-то дрых все ночь. В отличие от тебя…
Да уж, хватит с него грез. Чем больше он будет желать увидеть ее во сне — тем меньше вероятность того, что Пташка ему привидится. Стоит ее отпустить — и из снов и так. Иногда выпустишь птицу с ладони — а она сама вернется… Свобода — это всегда выбор. Если только ее не навязывать…
— Да, меня срубает. Сейчас буду ложиться… Сандор?
«Ну кто еще может так произносить его имя? Как будто это первое и последнее слово на этой земле…»
И это именно она виновна в чудесном превращении Пса Джоффри в Сандора Клигана. Был ли он ей за это благодарен? На этот вопрос у него не было однозначного ответа. И да — и нет. Быть Псом было проще. Быть Сандором — ярче. И больнее. Все что он считал отмершим — вдруг ожило: уже не зудом фантомных болей, но новыми ощущениями — страстью, желанием счастья, неподвластной его контролю любовью, самыми идиотскими и самими жуткими страхами — не за себя, а за нее…
— Да?
— Спасибо за подарок. Он пришелся как раз. Буду носить…
Про что она? Ах да, про это несчастное колечко, что он приобрел ей на тот жуткий день рожденья, сбежав от Серсеи в ближайший ювелирный магазин. Сандор тогда долго сомневался. Денег у него хватало — он уже получил интимные премиальные от хозяйки и мог себе позволить купить и что-нибудь получше. Ювелир выложил перед ним все, что было того размера, что ему был нужен. Сандор как-то, пока Пташка была в ванной, в один из их чудесных дней в люксе, померил одно из брошенных ей на тумбочке колечек на себя. То, что годилось ей на безымянный — с трудом налезало ему на мизинец, застревая на второй фаланге.
Ну, а в магазине он растерялся. Дарить ей золото? В основном она носила серебро — он не знал, по выбору это, или по причине того, что другого ей никто не предлагал. Серебра в молодёжном стиле и так у нее хватало. Ну не обручальное же ей кольцо покупать? Хотя, конечно, ей такое бы понравилось… Продавец выложил перед ним последние — с витрины. Одно из них почему-то заинтересовало Сандора — хотя ничего особенного в нем не было. Просто что-то вроде серебра с камушком. Разве что летящая птица над неправильной формы кристаллом.
— Хорошо. Не за что. Надо было его тебе раньше отдать…
Горло почему-то запершило. Сандор хотел откашляться, но подумал, что она еще заподозрит, что он расстрогался, и не стал. Не стоит выдавать своих слабостей — она и так себя накручивает без надобности. «Ага. Вот оно…»
— Мне так плохо без тебя. Просто невыносимо. Когда вокруг люди — вроде незаметно, но как остаюсь одна — накатывает, хоть вой…
«Не смей комментировать. Вот просто не смей. Не утешай ее — иначе это кончится тем, что она будет утешать тебя. Была бы она рядом — и слов бы не пришлось говорить. Насколько проще отдавать все на откуп телу — оно само знает, как и что нужно делать. А голос — это только нить. Одна глупая струна, что своим неверным звоном режет слух. На которую нанизываются лживые слова, что душат и сбивают с толку. Струна, что способна перерезать тебе горло — если ее лживое дрожание подберется к тебе слишком близко…»
— Понятно.
— Что?
Пусть лучше так. Она почти плачет. Но Пташка всегда плачет. Она потом успокоится. «Ну да — ага — теперь успокаивать ее некому. Будет учиться сама. Чему только не приходится учиться: с такими бесчувственными скотами как ты…»
— Пташка, не начинай. Ну кому от этого станет легче, а? Ты хочешь от меня услышать то же? Да невыносимо. Да, тошно. Но мы же про это уже говорили. Так было нужно…
«Ври лучше…»
— Я вот думаю и все не могу понять — кому?
«Вот, даже она не верит… Да как можно повестись на эту хрень?»
Он и сам себе не верил…
— Тебе прежде всего. Да и мне…
— Ну, тогда я рада, что тебе угодила… Потому что мне от этого пока не лучше. Он меня почти ничего не осталось. Все улетело в прошлое. Туда, где мы вместе.
«Да, моя радость. Там мы и встретимся… Возможно… Если для них остались еще какие-то шансы… Кончай ныть, безмозглый болван — ты только хуже делаешь, как всегда…»
— Пташка, мне пора ехать. Прости.
— Ты позвонишь завтра?
Незачем. Нельзя этого допускать. Она будет сидеть у телефона — и смысла в этом раздрае не будет никакого. А он будет весь день таращиться на эту гремучую змею — и отдергивать руки от соблазна набрать этот загребучий номер…
— А надо?
— Сандор, пожалуйста! Ну хоть этого меня не лишай! Пожалуйста…
«Не надо. Ну не надо. Может, не так резко. Щади ее — не себя…»