Это было в Коканде
Шрифт:
Юноша осклабился:
– Всех не переслушаешь!
– В бригаду ко мне хочешь?
Есаул покраснел и принялся благодарить Юсупа.
– Я возьму тебя. Позови ко мне русского офицера!
Есаул ушел.
На дворе джигиты опять разожгли костры и расселись возле них. Эти люди, оборванные, исхудавшие, впервые сели к огню спокойно. «Что случится завтра - грабеж, смерть или казнь?» - так думали они всегда. Сегодня об этом никто из них уже не думал.
Ночь выпала холодная. Звезды застыли в небе.
На дворе кричали
26
Когда Зайченко появился в дверях комнаты, Юсуп сидел на полу около низенького столика и писал донесение. Он сразу узнал вошедшего, бросил карандаш и пригласил Зайченко сесть. Зайченко сел на пятки, поджав ноги, и приветствовал его, произнеся обычный селям.
– Здравствуйте, Зайченко!
– сказал по-русски Юсуп.
– Вы стали настоящим мусульманином.
– Да?
– Зайченко усмехнулся.
– Во всяком случае, я не похож на коменданта Кокандской крепости.
Юсуп сделал вид, что не слышал этой шутки. Юсуп смотрел на него и думал: «И это - тот, первый, воспитавший во мне человека? Какая судьба!»
– Простите, я не осмелился явиться днем. Все произошло так неожиданно… - забормотал Зайченко, перебивая мысли Юсупа.
– Очевидно, вы надеялись скрыться в массе? Все равно, гражданин Зайченко, мы бы вас обнаружили. Мы знали, что вы тут.
– Да, да… - Зайченко закивал.
– Я и не скрываюсь. Я просто… - Он запнулся.
– Я не знал, как мне начать с вами разговор. Скажите, что со мной будет?
– Ваше дело решит Особая комиссия по борьбе с басмачеством. Мы передадим вас трибуналу.
– Да, да… - опять перебил Юсупа Зайченко, - я понимаю, что я - не обыкновенный басмач.
– Он сказал это таким тоном, будто объяснения Юсупа вполне удовлетворили его.
– Вы теперь прекрасно говорите по-русски, заметил он Юсупу.
– Я больше двух лет прожил в Москве.
– Что же там, в Москве? Изобилие? Магазины, женщины, рестораны? Все это есть? Это верно, что там танцуют фокстрот?
Юсуп отклонил беседу на эту тему, заявив, что в Самарканде Зайченко все узнает из газет.
– Скажите, - опять спросил Зайченко, - я могу надеяться на какое-либо снисхождение или нет? Я совершил ошибку, я готов работать где угодно, как угодно. Мои знания могут пригодиться в разведке.
– Это решаю не я.
– Да, да… Конечно, конечно… снова забормотал Зайченко.
Он думал, что посещение сложится иначе, и сейчас чувствовал себя совсем раздавленным. Сегодня на погребении он впервые встретился с Юсупом.
В широкоплечем комиссаре, одетом по-басмачески,
Юсуп же принял его спокойно, не вспоминая о прошлом. Сейчас, кончая беседу, Зайченко почувствовал, что Юсупу действительно не о чем с ним говорить, а ему нечего ожидать от него каких-нибудь послаблений. «Зачем же тогда он меня звал?
– подумал Зайченко.
– Чтобы удостовериться, что ли?»
Зайченко встал. Встал и Юсуп. Зайченко хотел протянуть ему руку, но вовремя догадался, что этого делать не следует. Он поклонился Юсупу.
– Разрешите идти?
– Пожалуйста!
– ответил Юсуп.
– Я вам хотел еще доложить, что позапрошлой ночью у нас был разведчик… Кажется, англичанин… хотя он это отрицает… Либо это ложь, либо он «двойник»… Выдает себя за афганца.
– У него афганский паспорт…
– Мы имеем о нем сведения, - сказал Юсуп с таким видом, будто ему все известно.
Этим он совершенно сбил Зайченко, и тот, чтобы его не заподозрили в сокрытии каких-то тайн, торопливо добавил:
– Я думаю, он недалеко. Не прошло еще и двух суток, как он уехал. Он собирался ехать на Гиссар.
Увидев напряженные глаза Юсупа, Зайченко перестал бормотать.
– Скажите, - вдруг спросил его Юсуп, - Хамдам был связан с Иргашом?
– Нет. Нет, не слыхал. Ведь они старые враги!
– с готовностью ответил Зайченко.
– А как попали его джигиты в ваши шайки?
– Кто именно?
– Насыров, Алимат.
– Не могу знать. Случайно. Организационной связи между нами и Хамдамом не было. Но позвольте, разве Хамдам изменил? По-моему, нет? Тогда какая же связь?
Юсуп, ничего не ответив ему, кивнул головой. Зайченко вышел.
Во дворе все еще горели костры. Джигиты варили себе пищу и обсуждали поведение комиссара на похоронах. Здесь же сидели бачи, но никто из них сейчас не пел, не плясал, не веселился. В воздухе пахло салом. Никто не заметил Зайченко, быстро пробежавшего среди толпы.
«Болван!
– обругал себя Зайченко, придя в кибитку.
– Чего я разболтался?»
Он лег на койку. Размышления овладели им. Он старался представить себе суд, разбор дела в трибунале, свое поведение на суде, свои ответы. Но чем больше он думал об этом, тем все хуже и хуже становилось у него на душе. Только физические муки и боль могли бы облегчить его угнетенное состояние. Он вытащил из кобуры маузер. «Как все противно! Как надоела мне вся моя жизнь!» - подумал он, подержал револьвер в руке и с отчаянием сунул обратно в кобуру…