Это гиблое место
Шрифт:
– Я должна узнать, все ли в порядке с Саксони, – сказала она. – Если ты не поможешь мне, я просто сделаю это сама. Я сожгу мироучасток дотла, лишь бы освободить ее.
Тавия развернулась. Куртка парусом вздулась у нее за спиной. Но не успела девушка сделать и шага, как Уэсли дернул ее назад – он был проворнее любого фокусника.
Девушка посмотрела на свое запястье, плотно охваченное его сильными пальцами. Уэсли холодно, оценивающе взирал на нее. Фокусница всматривалась в юношу в поисках какого-нибудь знака, свидетельствующего о его намерениях. Подергивания мышцы на челюсти, медленного движения кадыка, когда он сглотнет
Как обычно – ничего.
Уэсли из тех книг, которые всегда оставались закрытыми.
Когда-то он был просто мальчишкой – таким же фокусником, как Тавия. Они росли, изучая одни и те же трюки и вместе создавая мошеннические устройства. Даже когда Уэсли привлек внимание прежнего смотрящего и стало ясно, что он выбрал преступную карьеру, Тавия продолжала тешить себя мыслью о том, что они навсегда останутся друзьями. Родными друг другу. Что где-то под жесткой оболочкой всегда будут сохраняться потаенные останки морали. Но взбираясь на самый верх, Уэсли оставил Тавию позади и внизу. Вскоре девушка поняла: его оболочка вовсе не была скорлупой, под которой смотрящий что-то скрывал. Это оказалась просто грязная корка – засохшая глина с тех могил, которые он вырыл во имя Главы.
Тавия медленно убрала руку Уэсли со своего запястья. Несколько мгновений он смотрел на нее. Потом равнодушно сунул руку в карман.
– Угрозы – это все равно что обещания, – произнес он. – Не кидайся угрозами, которые не в силах исполнить.
– Я не оставлю Саксони умирать вот так!
Уэсли вздохнул. Татуировка у него на шее дрогнула.
Тавия представила себе широкие линии, которые тянутся до самых кончиков его пальцев, растекаются по груди и огибают шрам на плече. Здания и улицы Крейдже, густо-синими чернилами изображенные на его коже. Фокусница вспомнила, как юноше накалывали эту татуировку – она присутствовала при этом. Они оба тогда были еще детьми. Тавия, затаив дыхание, следила, как на его спине вырастает город.
– Хорошо, будь по-твоему, – сказал Уэсли. – Мы пойдем спасать твою подружку.
Потому что, похоже, никто не был готов окончательно разорвать последнюю тонкую нить дружбы, которая все еще связывала их.
Глава 8
Уэсли
Уэсли не любил людей – многие из них постоянно пытались его убить. И юноше казалось немного странным спасать кого-то из тех, кто желал ему смерти. Быть может, Саксони и была подругой Тавии, но к поклонницам самого Уэсли девушка явно не принадлежала.
Разгорался день. Ночь соскальзывала с небес, точно шелковое покрывало с кровати. В такое время город больше всего нравился Уэсли: когда было еще недостаточно светло, чтобы озарять все злые и неправедные деяния, которые здесь вершатся. В утреннем свете Крейдже выглядел истинной обителью всех чудес и ужасов, собранных с разных концов света.
Уэсли посмотрел на мироучасток. Тот, вероятно, можно считать одним из самых унылых зданий в городе. Оно было окрашено желтой краской – когда-то, давным-давно. Сейчас эта краска осыпалась с внешних стен, шла трещинами вокруг окон и была покрыта грязными потеками ближе к пологой двускатной крыше.
Оно располагалось за мостом, разделявшим город. Здесь мечтатели резко трезвели,
После наступления ночи мало кому захочется пересекать мост. Однако если вам нужно это сделать, лучше держитесь подальше от ущелий.
У входа в участок торчало несколько миростражников. Они мрачно взирали на Уэсли. Их руки уже тянулись к талисманам подавления, подвешенным к ремням. Уэсли повернулся к Тавии. Стена, за которой прятался призрак его былого «я», сейчас стала еще выше, чем когда бы то ни было.
– Стой сзади и молчи, говорить буду я, – бросил он девушке. Тавия закатила глаза и прошла мимо Уэсли, направляясь вперед – как будто и не слышала его слов.
Упаси ее Сонм Богов слушать его речи.
Когда они вошли в участок, время словно остановилось. Все миростражники, сидящие за рабочими столами, подняли головы. Те, что куда-то шли, замерли на полушаге. Они словно ощутили особого рода неприятность, которая только что вошла в здание и которую там вовсе не ждали.
– Что ты там сказал насчет «стой и молчи»? – спросила Тавия. – Если бы взгляды могли убивать…
Уэсли поправил лацканы пиджака.
– Мы не сделали ничего плохого при входе сюда.
Конечно, это являлось правдой. Однако сейчас он далеко не был в этом уверен – едва ли не все миростражники Крейдже смотрели на юношу весьма недобрыми взглядами. И все же обязанностью Уэсли как смотрящего было проследить, чтобы закон и те, кто этот закон нарушает, продолжали сосуществовать в гармонии. Парень вполне мог это обеспечить: не зря же он пополнил карманы такого количества миростражников.
Возможно, они и ненавидели его – но совесть у стражников была не так уж чиста.
– О, вы только посмотрите, – послышался чей-то голос. – Это же щедрый молодой смотрящий!
Человек, сказавший это таким мягким тоном, какой вряд ли можно ожидать в приемной мироучастка, вышел вперед и одарил Уэсли приветственной улыбкой.
Уэсли немногое способно удивить – и менее всего люди, которых можно было встретить в мироучастке. Благодаря своему легиону шпионов и доносчиков он знал почти все тайны Крейдже. И все же юношу застало врасплох появление перед ним вице-дуайена страны, за спиной которого маячил телохранитель.
– Мы ожидали вас, мистер Торнтон Уолкотт, – продолжил вице-дуайен Краузе.
– Это объясняет столь теплый прием.
– О, уверяю вас, мы все польщены тем, что наконец-то воочию узрели смотрящего Крейдже.
Уэсли поправил галстук.
– Предположительно смотрящего. Я здесь лишь затем, чтобы забрать кое-кого. Я и не знал, что окажусь в столь почтенной компании.
Краузе поправил свои очки.
– Жаль, что не могу сказать то же самое.
Несмотря на дружелюбный тон, держался он высокомерно. Это отнюдь не внушало Уэсли симпатии к вице-дуайену. Армин Краузе был политиком с головы до пят. Это заметно не только по его строгому костюму. У него был такой вид, словно ему никогда не приходилось испытывать чего-либо ужасного в жизни, и все творящееся на свете зло мужчина наблюдал лишь опосредованно – через людей, которых он не знал и знать не хотел, однако испытывал к ним искреннее сочувствие.