Это гиблое место
Шрифт:
– С кем вы собираетесь воевать? – спросил Уэсли. – Я думал, вы и другие Главы пришли к пониманию.
Тени вокруг Эшвуда зашевелились.
– Мне нет дела до этих глупцов, – сказал он. – Мой эликсир должен послужить свержению дуайенны.
Уэсли был рад, что очки скрывают нарастающую неуверенность в его взгляде.
– Ваша цель – Шульце? – уточнил он.
Глава издал приглушенный звук, выражавший нечто среднее между весельем и разочарованием.
– Моя цель – новая эпоха, мой мальчик. Фенна Шульце полагает, будто может устанавливать в моей стране законы, ограничивающие нас. Однако я пришел
Эшвуд произнес слово «политик» так, как будто это невероятно грязное ругательство.
– И эликсир поможет вам сделать это, – произнес Уэсли. – Он действительно настолько опасен?
Юноша не мог не спросить. Он дал эту магию Тавии, и если та пострадает…
– Войны выигрываются риском, – отозвался Эшвуд. – Мой эликсир позволяет мне открыть разум людей, чтобы те могли увидеть мою правду сквозь пропаганду Шульце. Когда я приведу их на свою сторону, мы свергнем это правительство с наименее возможным числом жертв среди населения.
Жертв. Не убийств.
– Я назвал его Лой, – гордо возвестил Эшвуд.
«Свет». По крайней мере, такое значение имело это слово в уличном жаргоне. Когда-то существовало старинное выражение лойиси уф хемга – «свет счастья», – но уличные ребятишки начали вкладывать в него другое значение. Внутренний покой, ставший чем-то вроде цели, к которой нужно стремиться. Это чувство возникает в душе, когда ты в первый раз за много дней поел горячего или сумел найти укрытие от дождя и смог поспать на жестком матрасе, а не на мостовой. Это облегчение от осознания того, что ты можешь на какое-то время оставить беспокойство и просто дать себе отдохнуть.
Это причина, по которой большинство уличных детей становились фокусниками.
Они хотели получить Лой. Знание того, что все будет в порядке.
И Эшвуд назвал в честь этого свою магию.
– Это действительно новая магия, – сказал Уэсли. – Как такое возможно?
Эшвуд наклонился вперед. Свет свечей замерцал на верхушке его цилиндра.
«Ты знаешь, как», – прошептал призрак девушки.
– Это довольно легко сделать, – сказал Эшвуд, – когда рядом с тобой есть Мастера.
Это было то, что Уэсли больше всего ненавидел в Данте Эшвуде.
Самая ужасная черта, которую нельзя переступать.
Магия, какой Уэсли торговал сейчас, являлась лишь подражанием. «Волшебным порошком», собранным на осколках магии, – и в этом порошке почти не содержалось силы сверх каких-то применимых на практике фокусов. Эликсиры, меняющие разум и тело, – они извлекались из зараженных магией людей на мануфактурах, которые финансировало правительство. Потом эти микстуры разливались по флаконам и поступали в продажу. Люди, послужившие источником, получали щедрую компенсацию. А амулеты? Быть может, они и содержали самую мощную – и незаконную – магию, однако фокусники после должного обучения могли управляться с ними, использовать, создавать магические предметы. При наличии нужной технологии эти амулеты удавалось даже копировать.
Но ни единый вид магии нельзя создать
Если только ты не был Мастером.
До Войны Эпох Эшвуд провел не одно десятилетие в обществе этих пленников-магов. Он исследовал их, учился их трюкам, погружался в легенды магов. В это время их сила проникла в него, превратив мужчину в темное омерзительное существо.
Эту историю рассказывали каждому фокуснику в Усхании во время вербовки.
Эшвуд не был человеком и не был Мастером.
Он являлся воплощением чего-то промежуточного. Живой тенью – и, как говорили люди, достаточно могущественной тенью, чтобы прожить столетие, а то и не одно.
Предполагалось, что война раз и навсегда покончила с ремеслом Мастеров, хотя говорили, что она избавилась и от самих Мастеров, погубив многих из них и вынудив оставшихся бежать. Однако похоже, что Эшвуд не намерен считаться с такими мелочами, как невозможность чего бы то ни было.
Он нашел тех немногих из них, что сумели скрыться. Глава превратил их в своих марионеток.
– Сколько у вас Мастеров? – спросил Уэсли.
Он не хотел знать ответ на этот вопрос.
«Да, да, ты хочешь это знать».
– Количество не имеет значения, – отозвался Эшвуд. – Но когда я стану дуайеном, необходимость скрываться отпадет. Мы воспрянем и создадим светлое будущее, наполненное магией. Понимаешь, Уэсли?
Сила Эшвуда напитывала воздух, подобно сильному дождю, просачиваясь в легкие Уэсли.
Во всей Усхании не нашлось бы ни единого разумного человека, честного или нечестивого, который поддержал бы избрание Эшвуда на пост дуайена. Быть может, политики и являлись преступниками. Только вот людям не нравилось, когда те совершали преступления столь открыто. Даже если Эшвуд вырвет титул из холодных мертвых пальцев Шульце, его ни за что не примут. Убийством можно добиться власти в преступном мире – но не законного правления. Эшвуд уничтожит мир в попытке покорить его, потому что мужчину не заботят ни Усхания, ни Крейдже. Он не желает этому городу добра и уж точно не питает к нему той любви, которая движет помыслами Уэсли.
Если понадобится, Глава сожжет этот город.
– Когда разразится война, что будет с Крейдже? – спросил Уэсли.
– Ничего, – заверил его Эшвуд, – пока местные жители поддерживают меня. Но я не потерплю мятежа, Уэсли. Каждый игрок в этой партии должен следовать правилам.
– Война – не игра, – возразил Уэсли.
– Все игра, мой мальчик. И к тому времени, как появится тень-луна, мои Мастера будут готовы выиграть.
Тень-луна.
Уэсли вспомнил картину в его кабинете. В памяти возникли истории о том, как эта луна усиливала магию Мастеров.
Глава снова обратил к нему призрачную улыбку – как будто мог прочитать мысли Уэсли даже сквозь очки.
– Ты не хуже меня знаешь, какую власть имеет над магией тень-луна, – сказал Эшвуд. – Наша армия станет зрелищем, достойным созерцания.
«Он обещает тебе власть над миром», – проворковал призрачный голос.
Уэсли попытался удержаться от того, чтобы начать стирать с запонок отвратительные пятна или поднять руку и поправить галстук, хотя его пальцы дрожали от желания что-то сделать каждый раз, когда юноша слышал этот голос у себя в голове.