Это интересно знать
Шрифт:
Один из знакомых Пушкина, генерал Орлов, встретив в 1821 году поэта в Киеве, был очень удивлен. Он еще не знал, что Пушкина выслало царское правительство из Петербурга на юг.
— Как, вы здесь? — спросил Орлов.
— Язык до Киева доведет, — отвечал Пушкин.
— Берегись, берегись, Пушкин, чтобы не услали тебя за Дунай!
— А может быть, и за Прут! — снова ответил каламбуром Пушкин.
«Странное название: „Московский английский клуб“, — сказал кто-то однажды Пушкину.
Пушкин тут же расхохотался и стал уверять, что есть названия еще более странные.
— Какие же?
— Императорское человеколюбивое общество».
Редактор и издатель «Вестника Европы», реакционный журналист Михаил Трофимович Каченовский, извещая в своем журнале об итальянском композиторе Скричи, сказал, что он ничего б не мог сочинить на темы, как: «К ней», «Демон» и прочие.
«Это правда, — сказал Пушкин, — все равно, если б мне дали тему: „Михайло Трофимович“ — что из этого я мог бы сделать? Но дайте сию же мысль Крылову, и он тут же бы написал басню — „Свинья“».
В то время в Москве был обычай развозить по домам благочестивых купцов считавшуюся благотворной икону божьей матери Иверской. Возили ее в таком же допотопном рыдване, как и актеров на спектакли, причем перед иконой горела свечка… И вот одной из излюбленных шуток артиста М. П. Садовского, когда он ехал в карете, было зажечь свечку и держать ее перед собой. Прохожие, видя в зимних сумерках карету, в которой мерцал огонек, принимали ее за карету с Иверской, и богомольные салопницы останавливались при ее проезде и крестились и кланялись, а Садовской от души хохотал.
За создание труда «Рефлексы головного мозга» Ивана Михайловича Сеченова царские власти хотели отдать под суд. Когда друзья великого физиолога спросили, кого из адвокатов он думает привлечь для своей защиты, Сеченов ответил:
— Зачем мне адвокат? Я возьму в суд лягушку и проделаю перед судьями все свои опыты. Пусть тогда прокурор опровергнет меня.
Придворный генерал обратился как-то с вопросом к поэту Сумарокову:
— Скажи, пожалуйста, что тяжелее: ум или глупость?
— Конечно, глупость, — немедленно ответил Сумароков. — Мне, например, хватает одной лошади, а тебя возит сразу четверка.
Однажды К. А. Тимирязев, рассказывал его сын А. К. Тимирязев, проходил со своим ассистентом по одному из московских скверов. Ассистент, обратив внимание ученого на то, что на кустах почему-то мало цветов, спросил, щеголяя научной терминологией:
— Как вы думаете, профессор, какие вещества в здешней почве в минимуме?
— Я не знаю, что здесь в минимуме, но думаю, что вор здесь был в максимуме, —
Знаменитый шотландский хирург 18-го века Джон Абернети отличался необыкновенной лаконичностью речи, но в лице одной пациентки он встретил серьезного соперника в этом отношении.
Однажды к нему в Эдинбурге обратилась за помощью женщина с сильно воспаленной и опухшей рукой. Произошел следующий разговор, начатый доктором:
— Ожег?
— Ушиб.
— Компресс.
На другой день пациентка опять явилась к доктору. Последовал такой диалог:
— Лучше?
— Хуже.
— Еще компресс.
Два дня спустя женщина снова обратилась к доктору, и разговор вылился в такую форму:
— Лучше?
— Здорова. Сколько?
— Ничего! — воскликнул доктор. — Такой разумной клиентки я еще не встречал!
Великий физик Андре Ампер отличался рассеянностью. Однажды, уходя из дому, он оставил на дверях своей квартиры табличку с надписью: «Господина Ампера нет дома. Возвратится вечером».
Справившись с делами раньше намеченного часа, он вернулся домой. Но, увидев на дверях табличку с надписью, повернулся и ушел.
Однажды известный математик Боссюэ опасно заболел. Друзья столпились у его постели, но больной настолько ослабел, что не отвечал на вопросы.
— Да он уж не дышит, — сказал кто-то.
— Подождите, — перебил другой. — Я его спрошу. Боссюэ, квадрат двенадцати?
— Сто сорок четыре, — послышался шепот больного.
Кто-то спросил немецкого композитора Брамса:
— Долго ли вы думаете перед тем, как сочинять?
— Не особенно, но все же дольше, чем вы перед тем, как спрашивать, — ответил Брамс.
В квартире у Вольтера можно было всегда видеть кого-нибудь из молодых литераторов. Великий французский писатель-просветитель охотно принимал их, помогал дружеским советом.
Однажды зимним вечером Вольтер сидел в кресле, что стояло напротив камина, и, зябко натягивая плед, внимательно слушал начинающего автора. Когда тот кончил читать свое несовершенное произведение, Вольтер с улыбкой сказал:
— Если бы в ваших стихах было больше огня, а в этом камине — ваших стихов, нам не было бы так холодно…
Знаменитый немецкий физик Генрих Рудольф Герц в школьные годы очень увлекался работой на токарных станках, а в воскресные дни даже посещал ремесленную школу.
Позже, когда Герц был уже известным профессором, старый его учитель по токарному делу, узнав о судьбе своего ученика, с сожалением сказал:
— Как жаль. Он был бы прекрасным токарем.