Это лишь игра
Шрифт:
– Леночка! Очнулась! – охает бабушка и склоняется надо мной. Слегка проводит теплой ладонью по лбу, по волосам. – Как же ты меня напугала…
Рядом на табуретке сидит мужчина-врач, смотрит на меня внимательно.
На тумбочке – использованный шприц и пустая ампула. Возле кровати на полу – оранжевый ящик с медикаментами.
– Говорите, такие приступы у нее случались и раньше? – спрашивает он, не отрывая от меня взгляда. – Как часто?
– Ну вот такие – не очень часто. Даже редко. Мы же лечимся… поддерживаем…
Мужчина, не старый, но полностью седой, задумчиво кивает.
– Как себя чувствуешь? Стало легче?
Я тоже киваю. Пробую ответить, но губы слиплись.
– Сейчас сделаем тебе ЭКГ.
Женщина, которая до этого сидела в стороне, подносит еще один ящик. Распахивает крышку, достает манжеты, присоски с множеством проводков и сам аппарат. Пока я лежу с этими штуками, врач продолжает расспрашивать бабушку:
– Когда, говорите, была операция на сердце?
– В два года. Но тогда нам только сузили проток. Надо будет потом еще одну операцию сделать. Но уже после восемнадцати. В следующем году. Так сказали врачи. А пока мы наблюдаемся у кардиолога. Раз в год ложимся в больницу. Проходим обследования. Там и прокапывают заодно, и препараты подбирают…
– Ясно.
Он разворачивает листы с кардиограммой, но что в них видит – нам не говорит. Потом снова переключает внимание на меня:
– Давай-ка сейчас тебя ещё послушаем.
Бабушка помогает мне подняться с кровати. Мне и правда легче – во всяком случае, дышу- не задыхаюсь, да и боль в груди стихла. Только слабость по всему телу ужасная, и голова идёт кругом.
Я даже прикрываю глаза, пока он с озабоченным выражением лица прикладывает холодную мембрану к коже. Так головокружение меньше, но ноги в коленях все равно подгибаются.
– Шумы мне не нравятся, – хмуро изрекает он. – Давно были у своего врача? Ещё осенью? Сходите. В самое ближайшее время. Ну а сейчас в больницу ехать – особого смысла нет. Приступ мы купировали. Сделаем еще один укольчик с успокоительным. Пусть отлежится. Если станет хуже – вызывайте снова.
Когда они уходят, бабушка помогает мне переодеться в домашнее. Потом укладывает поудобнее. И лишь затем спрашивает:
– Что случилось-то, Леночка? Кто тебя так обидел?
Я долго молчу. От бабушки у меня тайн нет, но сейчас почему-то правда дается мне с трудом.
– Мы с Соней поссорились, – наконец говорю я.
– Бог ты мой… Так сильно, что ли? Из-за чего? Вы же с ней сроду не ссорились, не разлей вода…
Я прикрываю глаза. И снова вижу как вживую. Вот я подошла после урока к Ямпольскому, спросила, где Соня. Она ведь так и не появилась. И на звонки-сообщения не отвечала.
Ямпольский обвел меня липким взглядом и, ухмыляясь, выдал:
– Поцелуй – скажу.
– Я серьезно.
–
Я отшатнулась от него. Решила сама пойти ее поискать. А когда выходила из кабинета, услышала, как Горр ему небрежно бросил:
– Идиот.
– А что, мне ей цветы дарить?
Что ему ответил Горр, и ответил ли – без понятия. Не успела услышать. Уже выскочила в коридор, где от гвалта оглохнуть можно было.
Соню я так и не обнаружила, хоть и обошла все этажи. Где уж она пряталась – не знаю, но на последний урок Соня все-таки пришла. Лицо опухшее, глаза красные. Она явно плакала. Но на все мои вопросы Соня только отмалчивалась. И до самого звонка она так и просидела закаменевшая.
Потом мы вместе спустились в гардероб. То есть, она шла впереди, по-прежнему со мной не разговаривая. А я – следом, гадая, как ее растормошить, как привести в чувство. И как хотя бы узнать, что с ней случилось.
А затем в гардероб ввалился Ямпольский. Я как раз куртку надевала. Он ее у меня из рук выхватил, а когда я обернулась в недоумении – вдруг мне её падал, ещё и этак галантно. Я, конечно, опешила от его выходки. Понимаю же, что это всё какой-то дурацкий прикол. Ну, какой из него джентльмен?
Надела пуховик, отошла к Соньке. А на нее смотреть уже больно. Ее будто корежит всю внутри. В глазах – черное, необъятное горе. А Ямпольский опять ко мне подлез, встал рядом, приобнял за плечи. Я руку скинула, но он ничуть не смутился. Говорит как ни в чем не бывало. Даже нет, говорит так, будто мы с ним близкие друзья:
– Лен, ты чё, щас домой?
– Ну, конечно.
– А мы с пацанами в спортзал. В пятницу же турнир. Вот тренироваться будем. Не хочешь посмотреть?
– Не хочу, – в полном недоумении сказала я.
– Слушай, может, погуляем вечером? Или в кино сходим?
Я даже ответить ему не успела, как Соня сорвалась с места и пулей вылетела из гардероба. Даже шарф свой забыла и перчатки. Я их подобрала и побежала за ней. Догнала уже на улице, у ворот. Сунула ей в руки вещи. Говорю: «Сонь, ты из-за Ямпольского плакала? Он тебе что-то сделал или сказал?».
Соня прищурилась и вдруг выпалила зло:
– Хватит! Хватит уже твоей фальшивой заботы. Теперь понятно, почему ты отговаривала меня общаться с Антоном. Я думала, мы – подруги!
– Конечно же, мы подруги! – ошарашенно заверила ее я.
– Ну да, – горько хмыкнула она, а у самой губы задрожали, а на глаза навернулись слезы. – С такими подругами и врагов не надо!
– Соня, да о чем ты? Ямпольский тебе что-то наплел? Не верь ему. И в гардеробе он просто прикалывался. Ну чего ты?
Но она меня не слышала.
– Уйди от меня! Видеть тебя не могу! – почти кричала она сквозь плач.
И чем больше я пыталась до нее достучаться, тем сильнее она впадала в какое-то неистовство.