Это лишь игра
Шрифт:
Она высматривает кого-то, поджидает. Видимо, чья-то мать. А потом, вижу, она взмахивает рукой и негромко зовет: «Герман! Герман!».
Я удивленно оглядываюсь, но Горр на нее никак не реагирует. Проходит мимо, садится в черную машину и уезжает. А женщина сразу сникает и понуро бредет прочь.
26. Лена
Мы едем с Петькой в маршрутке. Через час у них начинаются соревнования, из-за которых он, похоже, с ума скоро сойдет. Я таким беспокойным
Пару раз его о чем-то спрашиваю – он даже не слышит. Весь в своих мыслях. На Помяловского в салон входит старушка, становится рядом, а он ее в упор не замечает. Я его легонько толкаю в бок и киваю на старушку, и то он не сразу понимает, что к чему. Потом спохватывается, подскакивает, уступает ей место. А сам повисает на поручне и продолжает дергаться. Иногда бросает на меня какой-то больной взгляд, улыбается, но улыбка выходит вымученная, страдальческая. Глядя на него, кажется, что, если он на этой дурацкой игре не победит, его прямо там же на месте казнят самым жестоким образом.
Петька сегодня всё утро вот так: переживал, психовал, на уроках сидел как на иголках. Это и наши заметили. Михайловская на перемене, проходя мимо нашей парты, даже потрепала его пышную шевелюру и проворковала ласково: «Петюня, мы в тебя верим».
«Я тоже в тебя верю, – шепнула ему я, – из тебя получится самый крутой капитан». Но Петька только гримасу великомученика в ответ состроил. Бедняга.
А когда мы выходили из школы, столкнулись с нашими парнями на крыльце, и кто-то – кажется, Шатохин – хлопнул его по плечу и сказал: «Не очкуй, Черный, всё будет ок».
Я, конечно, тоже его всячески подбадриваю. Только, по-моему, это слабо помогает. Потому что чем ближе игра, тем Петька сильнее волнуется. Мне его жалко до невозможности. Как хорошо, что я с ним поехала.
– Петь, да не переживай ты так, – шепчу ему. – Даже если проиграете, ну что это изменит?
– Ну да, – вроде соглашается он, но на нем лица нет.
К «Современнику» мы подходим минут за двадцать до начала игры. Пробка была. Петьку, бедного, чуть инфаркт не схватил.
Наши ждут в просторном фойе, мальчишки, кто в команде – уже переодеты в форму. Остальные – кто в чем. Из девчонок пришли только трое: Патрушева, Михайловская и Тимофеева. Но, может, позже и другие подтянутся. А Горра действительно нет.
При виде нас все сразу оживают. То есть при виде Петьки, конечно, я-то им что. Правда, Михайловская, смерив меня взглядом, кривится, другие тоже переглядываются с противными ухмылками. Но хоть молчат – и на том спасибо.
– О! Петруччо! – восклицает Гаврилов. – А мы тебя уже заждались.
– Ага, – поддакивает Сенкевич. – Волнуемся все, где же наш капитан. Уж скоро игра.
– А наш капитан не подвёл, – ласково, с улыбкой произносит Михайловская. И делает шаг к Петьке, прижимается боком, приобнимает.
– Даааа, молодца! – Шатохин опять бьет его по плечу, по-дружески,
Они ему все улыбаются, говорят какие-то хорошие слова, хвалят, а у меня неотвязное ощущение фальши. Будто они ерничают, смеются над ним. Особенно это «капитан» звучит как-то издевательски. Словно они его дразнят, а на самом деле никто его капитаном не считает. Почему-то мне так кажется, уж не знаю, почему.
Но Петька, похоже, принимает всё за чистую монету. Может, так и есть, может, наши и правда к нему со всей душой, а у меня просто паранойя из-за того, что они его избили. Но я теперь тоже волнуюсь, только не за игру, конечно, а за Петьку. Его так легко обдурить, он такой непосредственный и доверчивый.
– Ты давай, бегом переодевайся, капитан, – велит Шатохин. – И так опоздал. С минуты на минуту жеребьевка будет.
– Ага, пару сек, – выкрикивает Петька. Потом оглядывается на меня. – Лен, ты сама разденешься, ладно? А то я это… не успеваю… Вон видишь лестницу? Слева от входа… там чуть дальше гардероб, а вон там спортзал. Туда, короче, иди потом. Там встретимся.
– Да беги, беги, – говорю ему. – Не заблужусь уж.
И Петька подрывается в сторону широкого коридора, откуда доносятся гулкие крики, звуки свистка, стук мяча.
Все остальные тоже направляются туда. А я иду, куда указал Петька, – в гардероб. Правда, сначала промахиваюсь дверями и попадаю в столовую.
Вообще, «Современник» – очень большой комплекс. Ненамного меньше «Байкал Арены», так что заблудиться здесь вполне реально. Я не успеваю раздеться, как в гардероб залетают Ларина и Сорокина. Впопыхах скидывают куртки и подбегают к стойке. Увидев меня, хмыкают и переглядываются.
Потом уже, получив номерок, Ларина вдруг бросает мне:
– Валила бы ты отсюда, Третьякова.
Хочу огрызнуться, но встревает Сорокина.
– Дина! Да ну ее! Бежим скорее! Опаздываем же! – тянет ее за руку на выход.
И они убегают.
Я тоже прибавляю шаг, не хочу заходить, когда уже игра начнется.
***
Наши выиграли! Я, наверное, первый раз болела за команду, за наших, за Петьку. Сначала он как будто немного зажимался. «Косячил». Но вскоре вошел в раж и, хоть я совсем не смыслю в баскетболе, видела, что он прямо был в ударе. Так ловко перехватывал и вел мяч, и в корзину часто попадал.
Петька, весь красный и взмокший, подлетает ко мне.
– Ты видела, как я трехочковый забросил в самый последний момент? Видела? – он аж светится.
– Видела, видела, – смеюсь я. – Ты был великолепен. Зря боялся.
Он пару секунд смотрит на меня с непониманием, потом, сморгнув, кивает:
– Ааа, ну да… Я это… пойду… переоденусь. Ты только не уходи, ладно?
– Ну куда я без тебя? Я в фойе тебя подожду.
Спортзал потихоньку пустеет, болельщики расходятся. Приходят какие-то другие парни, взрослее, начинают разминку. И я тоже ухожу. Получаю куртку и жду Чернышова, устроившись в кресле рядом со входом.