Это лишь игра

Шолохова Елена

Внутри я окончательно теряюсь. Одна только ванная, куда Герман меня сопроводил помыть руки, размером, наверное, со всю нашу квартиру. А лестница из холла на второй этаж даже шире, чем в нашей школе. И всё такое красивое, как в музее, аж прикоснуться страшно.

Зато комната Германа оказалась стильной, конечно, но вполне человеческой, даже уютной. Однако я все равно ужасно робею. Присаживаюсь на краешек дивана и, пока Германа нет, разглядываю его жилище. Стол, широкая кровать, диван, два кресла, полки с

книгами.

Подхожу к книжным полкам, интересно же, что он читает. Но названия и имена авторов на корешках мне ни о чем не говорят. Да и большинство книг вообще не на русском.

На его письменном столе – идеальный порядок. Ничего лишнего, только монитор, клавиатура, мышка, квадратный стакан для карандашей и деревянный лоток для бумаг. Сверху замечаю письмо. Честное слово, я даже не думала его читать, просто случайно взгляд упал. К тому же оно на английском языке. Но в кои-то веки я вдруг понимаю, что это за письмо по первым строчкам:

«Dear German,

Congratulations! It is with great pleasure that I offer you admission to the Southern Alberta Institute of Technology…»

Даже моих скудных знаний хватает понять, что Германа поздравляют с поступлением в технический институт где-то в Южной Альберте. Кажется, это Канада. И почему-то это меня неожиданно сильно расстраивает. Я пытаюсь найти дату, когда его туда призывают, но слышу приближающиеся шаги и быстрее возвращаюсь на диван.

Герман появляется не один, а с какой-то женщиной в переднике. Она вкатывает сервировочный столик и быстро удаляется.

– Угощайся, – предлагает Герман и подсаживается рядом.

А на столике чего только нет. Одни пирожные как произведения искусства, такие даже есть жалко. Конфеты, фрукты, канапе.

– По какому случаю такой пир? – шучу я, стараясь не подать виду и не выказать своего расстройства.

Герман совершенно буднично сообщает:

– У меня день рождения.

– Что? Как? – хлопаю я глазами изумленно. – Но… почему ты раньше не сказал? Я бы подарок приготовила.

Мне до ужаса неудобно.

– Потому и не сказал, – улыбается он.

– Зря! Мне было бы, может, очень приятно тебе что-нибудь подарить.

– Мне достаточно и того, что ты сейчас здесь. Со мной.

Герман никогда не говорит прямо о своем отношении ко мне, но порой роняет вот такие слова. И это как бальзам на душу.

– Ну все равно… – смущенно бормочу я. Конечно, мне очень приятно, только вот мысль о письме отравляет радость. – А папа твой где?

– Отцу еще позавчера пришлось срочно уехать. По работе. Завтра должен вернуться.

– Как жаль…

– Не переживай, он еще закатит банкет, как только вернется. Он уже сообщил, что там… в его ресторане что-то грандиозное готовится. Чаю? Или кофе? Покрепче не предлагаю. Детям алкоголь нельзя, – смотрит он на меня и улыбается.

–

Чай, пожалуйста.

Герман берет изящный чайничек и наливает в такие же изящные кружки янтарную жидкость.

– Значит, ты – Овен? – спрашиваю я, доев самое вкусное в мире пирожное. Герман при этом вообще к еде не притрагивается, только на меня смотрит и еле заметно улыбается.

– Только не говори, Лена, что веришь в гороскопы, – с усмешкой отвечает он.

– Ну не то чтобы… – смущаюсь я снова. – Так тебе восемнадцать сегодня?

– Угу. Забирай меня скорей… и целуй меня везде, восемнадцать мне уже, – речитативом напевает он.

И между прочим, придвигается ближе, но сам не касается меня, зато вдруг просит:

– Поцелуй меня.

– Я… – меня тут же кидает в жар. – Я не могу…

– Почему? – приподнимает он брови насмешливо и пододвигается еще ближе.

– Я… я не знаю… – сглотнув, отвечаю ему, тщетно пытаясь подавить нахлынувшее волнение.

– А ты попробуй, – снижает он голос до шепота. И лицо Германа уже так близко, что чувствую его дыхание.

Кровь ударяет в лицо, в ушах оглушительно частит пульс, в груди все дрожит. Зажмурившись, я слегка подаюсь к нему и неловко притрагиваюсь губами к его губам. И сразу пытаюсь отстраниться. Но Герман уже запускает руку в мои волосы на затылке, притягивает к себе и целует сам. Не так пылко и нетерпеливо, как тогда, в кино. А очень-очень нежно, а у меня вдруг наворачиваются дурацкие предательские слезы…

– Что с тобой? – спрашивает он.

А я не знаю, что со мной. Хотя, наверное, знаю. Я так к нему привязалась за это время, что не представляю, как мы расстанемся. Мне уже становится заранее тоскливо.

– Ничего… все хорошо.

Не говорить же ему, что я прочитала, пусть и не целиком, чужое письмо. Его письмо.

– Точно? – хмурится он.

– Все просто чудесно, – выдавливаю из себя улыбку.

Потом мы сидим с ним, полуобнявшись, на диване и смотрим, по моей, конечно же, просьбе, их домашнее видео. Папа его снимал. Вот маленький Герман в парке, вот в бассейне плещется, вот задувает свечи на торте… И везде он такой серьезный. На просьбы рассказать стишок или спеть песенку он только смотрит тяжело и отвечает: «Не хочу».

***

Домой приезжаю уже поздно. Герман выходит из машины и провожает меня до самой двери. И, конечно же, просто так не отпускает. Опять целует. Целует до головокружения. Целует так, что забываю о его отъезде и вообще обо всем плохом. Хочется просто наслаждаться моментом здесь и сейчас.

– Сладких снов, Лена, – шепчет мне на прощание. – Увидимся завтра в школе.

– Да, – шепчу с придыханием в ответ. С глупой и счастливой улыбкой захожу домой.

– Леночка, ты почему так поздно? – Бабушка чем-то обеспокоена.