Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории
Шрифт:
Порой эти разговоры происходили у его лондонской любовницы Любы Красиной, на которой он вскоре женился. То, что она была дочерью бывшего посла Советской России в Великобритании, ничуть не мешало их идиллии. Д’Астье уже тогда проявлял склонность к левым партиям, даже крайне левым, с которыми завязал связи благодаря своей подпольной деятельности.
— А музыка? — отвечал я ему. — Мне нужно опираться на какую-то музыку.
— Спросите у Анны. Наверняка что-нибудь найдется среди мелодий, которые она сочиняет…
Уже по одному этому можно судить, что «Песня партизан» была в некотором роде коллективным произведением.
Однако тогда меня больше заботило мое военное назначение, чем написание песни. Но здесь
51
Таков был случай капитана морских пехотинцев Детруайя. Он был убит взятым им в плен вишистским патрулем, которому из благородства оставил оружие. (Прим. автора.)
Чтобы объяснить, каким человеком был Буассуди, достаточно сказать, что он, едва поправившись, угодил под арест за то, что без разрешения прыгнул с парашютом на протезах! После этого он поступил на службу в штаб де Голля.
— Генерал, — сказал он мне, — регулярно меняет своих адъютантов. Он наверняка будет менять их и перед поездкой в Алжир. Я поговорю с ним о вас.
Адъютант де Голля, я о таком и думать не смел! Но подобная перспектива весьма меня воодушевила.
В то время на первом этаже дома на Сент-Джеймс-стрит жила одна английская старая дева, седеющая дама лет пятидесяти по имени Олвин (я так и не узнал ее фамилии и не встречал кого-либо еще, носившего это имя), которая из любви к нашей стране открыла «Маленький французский клуб» — своего рода ночное кафе, чтобы у «свободных французов» было где собираться по вечерам. Помещение клуба состояло из большого зала, импровизированной кухни и задней комнаты, служившей кладовой. Когда я прохожу по Сент-Джеймс-стрит, где все двери похожи, я больше не нахожу этого места, которое в те годы было прибежищем нашего одиночества.
Там выступала, когда не пела в войсках, молодая композиторша родом из России Анна Бетулинская, взявшая себе псевдоним Анна Марли. Ее родители эмигрировали в первые годы большевизма, и она выросла в ближайшем парижском предместье, вышла замуж за какого-то голландца, вскоре развелась и наконец осела в Лондоне. Это была довольно красивая молодая женщина с каштановыми волосами, полная жизненной энергии и энтузиазма. Она сочинила множество песен, однако ни одна из них не преодолела преграду времени, но все же некоторые, такие как «Париж для нас» или «Вербное воскресенье», баюкали нашу ностальгию. У нее в работе всегда был с десяток мелодий. Она подбирала их на гитаре, бросала и снова бралась.
Музыку, на которую нам предстояло положить текст, д’Астье и Андре Жийуа уже выбрали. Она предназначалась для позывных «неидентифицированной» радиостанции Сопротивления, которую их службы собирались открыть. Эта был маршевый, довольно медленный и чеканный мотив простой мелодической линии — нарочно, чтобы лучше преодолевать помехи. Его явно навеяла музыка к русским пропагандистским фильмам. Впрочем, сама Анна называла песню «Партизанской» и, наигрывая ее, бормотала то русские, то французские слова, перемежая какими-то звукоподражаниями.
Жеф первым услышал ее у генерала Франсуа д’Астье, старшего брата Эмманюэля, к которому Анна зашла, чтобы оживить вечер, и воскликнул: «То, что надо!»
Наконец и мне дали послушать ее в кладовке «Маленького
— Вы никогда не сможете положить слова на этот ритм, — сказала Жермена Саблон с уверенностью профессионала.
Офицеры Свободной Франции, служившие в Лондоне, а также заезжие участники Сопротивления часто заглядывали на уик-энд в маленький отель «Эшдаун-парк», скромный, но дружелюбный, который держал в Кулсдоне, в близлежащем Суррее, старый французский повар.
Кто из них присутствовал в воскресенье, когда мы с Жефом сказали себе: «Ну, пора взяться за нашу песню»? Наверняка Франсуа Барон, молодой управляющий из колоний, на следующий же день после 18 июня подчинивший де Голлю французские учреждения в Америке. И наш друг Ги де Буассуди. Быть может, полковник Эттье де Буаламбер — охотник на львов в Африке, тоже присоединившийся одним из первых, — человек маленького роста, но носивший его с такой величавостью, что его прозвали Гном на троне, обыгрывая название марки мотоцикла «Гном и Рона». Был там и Фернан Гренье, депутат-коммунист, недавно прибывший, чтобы представлять свою партию, что стало политическим событием.
И мы начали во время обеда перебрасываться идеями. Жермена Саблон записывала их карандашом.
Я искал исторические прецеденты и думал о восставших шуанах, которые прятались в своих лесах. Набросок Жермены начинался так:
Друг, слышишь глухой крик Совы на наших равнинах… [52]Но сова показалась нам слишком красивой птицей, чтобы фигурировать в борьбе против СС и гестапо. И первые строчки были заменены:
52
Факсимиле этого варианта появилось в книге Андре Жийуа. (Прим. автора.)
После обеда мы с Жефом заперлись в салоне отеля, обставленного разрозненными и продавленными стульями. У стены стояло старенькое пианино, которое наверняка не настраивалось годами.
У Кесселя не было никакого музыкального слуха, кроме как к цыганским песням. Он говорил, подсмеиваясь над самим собой: «Я узнаю “Марсельезу”, потому что все встают, когда ее играют». Да и мои занятия на фортепьяно не продвинулись дальше ми-до-ре-ми. Я мог лишь одним пальцем бренчать по клавишам. К счастью, мелодия Анны была совсем не сложной. Время от времени я подходил к клавиатуре, чтобы вдолбить ее нам в голову.
Строфы приходили довольно легко. Мы старались без всяких прикрас, по возможности самыми простыми и суровыми словами рассказать обо всех видах борьбы, которую вели наши товарищи на родной земле, и обо всех опасностях, которым они себя подвергали. Именно о них мы думали, об их страданиях и муках. Мы попытались сделать себя их свидетелями и посланцами.
Я держал перо. Вскоре после времени чаепития мы закончили. Наши строфы уместились на трех листках. Мы немедленно позвонили д’Астье, и он назначил встречу на тот же вечер. Кроме тех, с кем мы обычно обедали по воскресеньям, мы застали у них с Любой Красиной их друзей, среди которых был и Андре Филип, депутат-социалист, отказавшийся в июле 1940-го голосовать за полновластие Петена и вскоре ставший комиссаром внутренних дел в Комитете национального освобождения. Человек двадцать, причем некоторые были героями, довольно плотно заполнили гостиную. Была приглашена и Анна Марли со своей гитарой.