Это не любовь...
Шрифт:
Немец замер, касаясь своими губами моих.
– Это так возбуждает, правда? – зашептала я ему в губы и лизнула нижнюю.
Зло зарычав, он впился в меня, кусая до боли. Дернувшись, я застонала в тут же сжавших меня крепче руках. Их руки перемешались на моем теле, и когда Ангел впился губами в мою грудь, я, тихо вскрикнув, выгнулась от удовольствия, чувствуя как язык Немца во всю хозяйничает в моем рту, а его пальцы сжимают мой сосок.
Потянув Боречку выше к своему лицу, я зашептала им.
– Хочу поцелуй втроем… - и по очереди нежно поцеловала
Происходящее было на границе их пределов, и от этого все превращалось в нечто запретно-сладко-болезненное. Этот ментал сводил меня с ума, заставляя виться в их руках от накатывающих волн удовольствия. Приласкав пальчиками их затылки, я не очень настойчиво притянула их лица ближе.
– Не разочаровывайте меня комплексами мальчики… - опять поцеловав одного и второго, короткими, но чувственными поцелуями. – Открытость экспериментам - основа успеха в любовных битвах...
– потом опять потянула их на себя, снова целуя по очереди и… их губы дрогнули с разных сторон прикоснувшись к моим.
Сами они почти не отвечали, замерев и исследуя новые ощущения, но мои губы и язык сорвались в страстный танец, блуждая между их приоткрытых губ и греясь о горячее дыхание.
Рука Ангела скользнула по моему бедру, касаясь руки Немца, сжимающего внутреннюю его поверхность на границе коротеньких шортиков, и они, тормознув, опять зло зарычали друг на друга.
– Тихо-тихо-тихо… - зашептала им я возбужденно. – У вас сегодня полное равенство. Хотите поиграть – делите все пополам…. Или оба убираем ручки!
Разочарованно застонав, оба одернули руки.
Ну, вот я и отыскала ваш предел, котята! – улыбнулась я про себя. – Но я немного поиграю с ним…
– Такие горячие мальчики… - я расстегнула ширинку на шортах и потянула их по бедрам вниз. – Жарко…
– Бляяять… Нююют… - умоляюще застонал мне в шею Ангел.
– Ммм? – отозвалась я, - есть какие то интересные предложения?
– Нееет… - расстроено застонал и захныкал он, мышцы на его теле напряглись.
– А у тебя? – погладила я приоткрытые губы Немца.
– Да, – выдохнул он возбужденно. – Послать нахер Ревникова!
– Нееет! Это не интересно… - отмела я его предложение, – так и заскучать недолго! – куснула их агрессивно я.
– А у тебя… - поцеловал моё ушко Ревников.
– Есть интересные предложения? – и теперь уже Филлер напрягся всем телом.
– Ах, какой смелый Ангел… - замурлыкала я. – У меня есть… но … я такая эгоистичная девочка…
Мои руки скользнули в трусики, и я простонала, поглаживая себя.
– Вы же не против моего маленького удовольствия…?
– Совсем охренела!? – возбужденно впился мне в мочку уха Немец.
– Боже… - зашипела я, прогибаясь. – Еще так, пожалуйста…
– Ох, твою мать… - выдохнул Ангел, сжимая мою грудь и кусая губами за шею.
Перехватив руками меня за подбородок, Немец впился в мои губы, но Ревников почти сразу рванул меня за подбородок к себе, отбирая у Филлера. Их ревнивая возбужденная
И на последней волне удовольствия удовлетворенно выдохнула хрипловатым голосом.
– А сейчас спать…
– Это пиздец… - психуя и постанывая, спустился лицом мне на живот Ангел.
Спиной я лежала на торсе Немца, который часто вздымался, укачивая меня.
– Я не знаю, чего мне хочется больше, - скользнул Немец ладонью по моей шее. – Трахнуть тебя или задушить…
– Когда станешь большим мальчиком… - засыпая, поддразнила его я, чувствуя как, перехватив мои мокрые пальчики, Боречка, прикусив, прошелся по ним языком. – Может быть, я научу тебя совмещать эти две вещи…
***
24 апреля
Они провожали на тёмных машинах с охраной
Они заражали своей болезнью странной
К блестящему миру и к новым звёздным именам
К роскошным квартирам, коллекционным винам
Чадили сигары, кальвадос лили в бокалы
Входили как VIP'ы в клубы закрытые
Хотели небрежно такую нежную
На кожаных креслах - это неинтересно…
Они поднимали такие темы дотемна
Они понимали, что между нами не война
Но пламя напрасно, я оценю, но не отдам
Ни тела, ни счастья...
Холодным мужчинам - холодные женщины
Любовь в лимузинах расчётливо вечером…
– Итак, в чем же состоял план Даллеса, - присев на край стола рассказывал Стеф Иванович. – Во-первых, он позиционировался как идеолог разведывательной и шпионско-диверсионной деятельности против СССР и свою концепцию выразил в следующих тезисах: Посеяв там хаос в идеологии, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Литература, театры, кино - все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать развитие культов секса, насилия, предательства. В управлении государством также создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель...
В дверь постучали и Стеф, прервавшись, открыл ее, запуская дежурную.
– Симоненко, в административный... – сообщила она Стефу.
– А после занятий никак нельзя? – возмутился он.
– Там ЧП… - перевела она на меня вызывающий взгляд. – Сказали прямо сейчас!
– Мы с Немцем обменялись тревожными взглядами.
– Есть какие-то версии? – поднял вопросительно бровь Стеф, и я отрицательно закачала ему головой.
– Ладно… сформулируй нам противоречие по материалу и можешь идти на казнь, – разрешил он.