Это не сон

Teresa Driscoll

The Friend

Сегодня, 14.00

«При чем здесь малиновка? Ничего не понимаю…»

Я стою в вагонном туалете – широко расставив ноги и опираясь на крохотный умывальник из нержавейки, и судорожно пытаюсь… просто… вздохнуть… черт побери… и разобраться, какое отношение, мать твою, ко всему этому имеет малиновка.

А более чем в двухстах милях отсюда, в больнице, моего ребенка обихаживают чужие люди. И сейчас решается вопрос о том, удалять ему селезенку или нет.

Какое-то кошмарное недопонимание, которое все мои телефонные звонки так и не смогли разрешить; ведь

он находится там со своим другом, а медики – и это самое поразительное – не могут определить, кто из них кто. Вся эта путаница с идентификацией кажется пошлой и сюрреалистичной, хотя только сейчас мне приходит в голову, что, если сильно не приглядываться, дети действительно довольно похожи: каштановые волосы, карие глаза и, благодаря недавнему «рывку» друга моего сына, одинаковый рост.

Медсестра с мягким ирландским акцентом пытается выяснить у меня хоть что-то, в то время как меня окутало каким-то туманом, который мешает логически мыслить. Она интересуется, есть ли у моего сына особые приметы.

«Родинки? Веснушки? Родимые пятна?»

Ранее мне уже сказали, что парамедики [1] удалили одежду мальчиков, но я почему-то чувствую какое-то странное успокоение, когда медсестра перечисляет мне предметы гардероба: зеленая футболка с динозавром (любимая, которую я специально выгладила накануне) и черные джинсы с завернутыми манжетами, потому что они слегка ему длинноваты. Я все время собиралась подшить их, но, как мать, я вообще-то не по этому делу, и…

Медсестра осторожно прерывает меня и спрашивает о его волосах.

«Они у него прямые? Или кудрявые?»

Я рассказываю, что у него необычная макушка – немного напоминает вопросительный знак. Когда он, младенцем, спал у меня на руках, я, бывало, водила по ней пальцем.

Линия на том конце замолкает, и я ловлю себя на том, что непроизвольно рисую вопросительный знак на краю умывальника. А потом сестра говорит, что ей очень жаль, но она проверила прическу ребенка и не понимает, что я имею в виду, а я перестаю ее слушать и вспоминаю тот день, когда мой сын решил самостоятельно сделать себе стрижку. Ему было около трех (это произошло год назад), и он вошел ко мне в комнату с широко раскрытыми глазенками: они со страхом смотрели на меня из-под спутанной копны волос, а в руках он держал ножницы.

И в этом крохотном жутком пространстве, в котором я сейчас нахожусь, мне вдруг на мгновение представляется его чистое лицо, которое смотрит на меня из глубины покрытого потеками нержавеющего антуража.

«Мамочка, а ты можешь это починить?»

Раскачивающийся вагон – та-там, та-там – делает поворот и вновь набирает скорость, поэтому мне приходится еще шире расставить ноги, чтобы не упасть. Кто-то негромко стучит в дверь туалета и спрашивает, всё ли у меня в порядке, но вопрос этот кажется мне настолько неуместным, что я слышу лишь странные звуки, которые вырываются у меня изо рта. Закрываю глаза, и перед моим внутренним взором проносятся смутные картины тех мест и тех моментов, когда я должна была бы предвидеть то, что произошло.

И остановить это.

Нам понадобилось всего шесть месяцев, чтобы оказаться там, где я сейчас нахожусь, и я не могу поверить, что позволила…

И вот в трубке вновь раздается голос медсестры (та-там, та-там), и сейчас она явно чем-то взволнована: у одного из мальчиков на руке

что-то нарисовано фломастером. Эта закорючка напоминает птицу – возможно, малиновку, потому что у нее ярко-красная грудка.

Так вот, она хочет знать, не напоминает ли мне это о чем-нибудь?

«Красная грудка малиновки?»

В недалеком прошлом

Мы встретились в четверг. Два мальчика. Две матери. Много позже, особенно в поезде, я буду корить себя за любопытство и волнение, которое ощущала в тот момент, за тот энтузиазм, с которым пошла навстречу всему этому.

Но в те минуты я ничего не знала о будущем – о последствиях этой встречи.

Тогда я еще не знала, что кто-то умрет, – я была захвачена настолько тривиальными дневными заботами, что в самый критический момент нашей встречи позволила пастернаку [2] полностью отвлечь мое внимание.

Вообще-то, в магазин я пошла за свежими яйцами, захватив с собой только сумочку, но пастернак меня удивил: он был таким крепким и толстым… Я купила его слишком много для того бесплатного и очень хилого бумажного пакета, так что на деревенской площади в самый разгар суматохи я появилась с Беном, которого удерживала на одном бедре, и пастернаком, торчавшим из пакета во все стороны, на другом.

Сначала я не заметила грузовик – просто небольшая толпа, собравшаяся возле паба. Увидела несколько знакомых, которые качали головами с привычным испуганным выражением на лицах. И только когда я подошла ближе – несколько корнеплодов вывалились на землю сквозь прореху в пакете, черт бы их побрал, – я поняла, что произошло.

Это случилось не впервые – за те четыре года, что мы жили в Тэдбери-Кросс, я уже видела два похожих инцидента: грузовозы неправильно оценивали поворот на изгибе холма возле паба и оказывались зажатыми между стеной питейного заведения и коттеджем несчастной Хизер.

«Несчастная Хизер» была местной художницей, которая находилась в бедственном положении и платила самый большой страховой взнос среди жителей деревни. Когда пару лет назад ей пришлось восстанавливать большую часть кухонной стены, Хизер решила выбросить полотенце [3] . Но слухи об угрозе грузовозов уже расползлись по округе, так что двое потенциальных покупателей быстро слились, а владельцы близлежащих домов, боявшиеся подобных «разрушительных» слухов больше ядерной войны, заставили окружной совет начать громкую, но совершенно бесполезную дискуссию о строительстве объездной дороги.

В толпе звучало «нет» и «только не это», а я напрягала мышцы живота, стараясь собрать пастернак и в то же время не уронить Бена. И, только выпрямившись, заметила ее. Свое зеркальное отражение. Эту поразительную приезжую – женщину моего возраста, которая стояла точно в такой же позе, что и я, прижимая к бедру маленького мальчика.

С ног до головы она была одета в черное, на ногах – серебристые балетки, а дополняли всё это соответствующие аксессуары – признак городского шика, который стал мгновенно заметен, как только она подняла солнцезащитные очки и я смогла рассмотреть ее поразительные голубые глаза. Я заметила, как Натан – местный архитектор и друг нашей семьи – смотрит на нее, стараясь втянуть живот, и прикусила губу, чтобы не улыбнуться.