Это не учебная тревога
Шрифт:
С громко бьющимся в груди сердцем я прохожу мимо лестницы, направляясь в комнату Лили. Там я пойму, солгал ли мне отец, и пойму, как себя вести. Толкнув дверь в спальню сестры, я закрываю глаза и молюсь. Мне не прививали веры в бога, но я обращаюсь к нему с мольбой. Я открываю веки, и на глаза наворачиваются слезы. Они текут по моим грязным щекам.
Лили была здесь. Я знаю, что была. Ее постель смята — в ней спали. Я уже готова переступить порог, когда вспоминаю, насколько изгваздана. Я не хочу испачкать ее пол, ее вещи.
Я сбегаю вниз по лестнице, чуть не растянувшись на последних
— Лили? Лили?
Я прохожу мимо гостиной. Панорамное окно закрыто досками. Осколки стекла убраны. Передняя дверь забита гвоздями. Должно быть, наша улица быстро очистилась, раз у отца было время сделать всё это. Я останавливаюсь у кухни. Обеденный стол. «Лучше тебе это съесть». В кухне никого нет. Такое ощущение, будто это дом-призрак.
Что, если они уехали в Рейфорд?
Я торопливо пересекаю комнату и толкаю дверь в гараж. Машина на месте.
Я закрываю дверь и возвращаюсь в кухню. Ключи от машины висят на крючке у холодильника. Они не уехали в Рейфорд.
— Лили? — уже тише зову я.
Я выхожу в коридор, вспоминая, как отец тащил меня из гостиной в комнату отдыха. Пройдя вслед за воспоминанием, я кладу ладонь на закрытую дверь. Я знаю, что сестра там. Открываю дверь и заглядываю в темноту. В углу комнаты что-то слабо светит. Фонарик, наверное.
Я спускаюсь по лестнице и замираю в самом низу. Обвожу взглядом царящий тут беспорядок. Стул перевернут, как и стол у задней стены. Стол отца. У стоящего в углу телевизора разбит экран. Здесь что-то произошло, но не имеет значения, что именно, потому что посреди всего этого, в самом сердце комнаты, стоит спиной ко мне светловолосая девушка. Она напрягается.
— Лили, — выдыхаю я.
И она поворачивается.
Серая кожа. Вспученные вены. Мертвое лицо. Одна его сторона без кожи, гниющая. Уголки рта красные, губы черные и потрескавшиеся, глаза запавшие и молочно-белые. Сестра открывает рот и бросается ко мне с вытянутыми руками. Я отгораживаюсь от нее монтировкой, не давая себя свалить, вдавливая металл в ее шею. Она не давится, не чувствует его, и лишь впивается в мои плечи ногтями. Она холодная.
Я отбрасываю ее от себя. Она падает, вскакивает на ноги и снова кидается на меня. В этот раз я встречаю ее, в этот раз я опережаю ее, опрокидываю и пригвождаю к полу, прижав монтировку к ее шее. Что-то внутри нее трескается под давлением металла.
— Лили, — говорю я. — Лили… это я. Лили…
Сестра дергается подо мной, но после моих слов вдруг замирает и, кажется, фокусирует свое внимание. Она видит меня. Ее глаза расширяются, и что-то в них есть — мне кажется, что что-то в них есть, но я не знаю что именно, хотя изо всех сил пытаюсь понять. «Я не могу больше этого выносить. Прости». Слезы скатываются по моим щекам и капают на ее лицо. Глаза сестры снова становятся пустыми. Скрежеща зубами, она вцепляется в рукава моей рубашки. Она шарит взглядом по комнате, словно пытаясь найти способ освободиться от меня. Как и всегда. Даже зная, что я без нее умру.
Но, может, так оно и должно быть. Я всаживаю в ее лицо монтировку.
Глава 7
Я
Больше нечего видеть, нечего чувствовать. Какое облегчение — находиться в чем-то столь беспредельном и спокойном. Я безумно устала, и физически, и душевно.
Я слышу биение своего сердца, сначала размеренное, затем замедленное, а потом сердце останавливается.
Я жду.
Слоун.
Я открываю глаза. Мои руки обнимают мертвое тело сестры, голова лежит у нее на груди, а голос, вытянувший меня без спросу из тьмы, принадлежит Райсу. Он надо мной, сестра подо мной, и она больше не двигается. Я расцепляю обнимающие сестру руки, и Райс помогает мне подняться. Я смотрю на мертвое тело Лили. Это его оцепенелость обвила мое сердце и переполнила мои легкие так, что мне хочется похоронить себя внутри нее. Похоронить себя внутри сестры.
— Слоун, нам нужно…
Хриплый звук дыхания, прорывающийся из мертвых легких, раздается в другом конце комнаты и заставляет меня оторвать взгляд от Лили. Сердце сжимается. Еще мертвые. Близко.
Откуда здесь другие мертвые?
Я показываю Райсу на сестру и вытягиваю руку. Райс с ужасно противным звуком, который сразу же становится частью меня самой, вытаскивает у нее из лица монтировку. Мы медленно пересекаем комнату, и знакомый запах пробуждает воспоминания и наполняет рот горечью, вызывая желание содрать с себя кожу.
Я нахожу отца на полу, между стеной и столом. Его глаза затянуты пеленой, кожа серого цвета, с яркими и четко различимыми венами. Он лежит на спине, с разодранным и выеденным животом. Вывалившиеся и высохшие внутренности намертво прилепили его к ковру. Он размахивает руками, но подняться не может.
С ним сделала это Лили.
Я замахиваюсь монтировкой.
Я закончу это. Закончу всё.
Мое внимание привлекают его зубы. Они идеально белые, чистые. Так и не попробовавшие ничьей плоти. Он слаб, лицо искажено от жажды дотянуться до нас. Он стонет. Я опускаю монтировку.
— Оставим его, — тихо говорю я.
Мы поднимаемся по лестнице. Райс собирает одежду и вещи, которые могут нам пригодиться. Я беру ключи от машины, запихиваю их в карман, и пальцы задевают смятый бумажный листок. Я достаю его и разворачиваю. Моя записка Лили. Я некоторое время смотрю на нее. Она прошла через всё то, что прошла и я, и теперь буквы на ней стерлись, смешавшись с грязью и кровью.
Читаемы только несколько слов.
В комнату заходит Райс:
— Ты готова?
Я не свожу глаз с записки. Не могу отвести от нее глаз.
Райс встает передо мной и машет у меня перед лицом ладонью.
— Слоун, ты готова?
Я открываю рот, но не могу произнести ни звука. Райс говорит, что машину поведет он. Я передаю ему ключи. Машина заводится с первой же попытки, бензобак наполовину полон. Я открываю гаражную дверь, бегу обратно к машине и запрыгиваю на пассажирское сидение. Райс выезжает из гаража, и вот уже мы едем мимо пустых разрушенных домов, брошенных машин, а затем и мимо знака: «Вы покидаете Кортеж». Мы проезжаем мимо мертвых, и они тянутся к нам руками, но быстро пропадают из вида.