Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
— Нет, не могла уснуть. Уже утро, наверное?
— Вроде бы. Вы, может, чаю попьете?.. Ну, не чаю, а так, горяченького. Воды можно скипятить и заварить брусничником.
— Если вы будете настолько любезны.
— Какой может быть разговор, сейчас!
— Вы сидите, я сделаю, — вмешался Ольхин.
Пока Васька, найдя подходящую палку, пристраивал ее над костром и вешал ведро, Иван Терентьевич тоже хлебнул спирта, спрятал остатки — от соблазна, закурил новую сигарету. Около костра ему стало жарковато,
— Вы, Анастасия Яковлевна, не переживайте. Что с летчиками так получилось — мы ни при чем. Судьба, нашей вины тут нет. А касательно нас — вертолет с часу на час прилететь должен. Сами знаете, самое дорогое — люди, а самолет еще и металл, золотой запас то есть, транспортировал. Так что сейчас до самой Москвы переполох идет насчет нашей пропажи…
Он сделал паузу, затягиваясь сигаретой, и в это мгновение раздалось тихое, жалобное:
— Пи-ить…
Тревожно вскинула голову Анастасия Яковлевна, незрячие ее глаза смотрели в сторону самолета. Выпрямился у костра, не обращая внимания на лезущий в глаза дым, Ольхин. Иван Терентьевич, забыв о больной руке, хотел опереться на нее, вскакивая на ноги. Кинулся к кружке, к ведру…
— Черт! Горячая!
Он беспомощно посмотрел на Ольхина, перевел взгляд на летчика, на кружку в своей руке… И Ольхин молча выхватил у него кружку, перешагнул через лейтенанта, прыжками пронесся вниз по склону. Прежде чем Иван Терентьевич осознал это, он уже скрылся, потерялся в подлеске.
Лейтенант спал, полуоткрыв рот. Из угла рта серебряной нитью стекала тонкая — как у детей — слюнка.
— Пииить…
Заручьев поспешил к летчику. Тот по-прежнему лежал на спине, но полушубок теперь вовсе сполз, и казалось, рядом с раненым лежит еще человек. Глаза летчика были широко открыты, взгляд осмыслен.
— Пить…
— Сейчас, — заволновался Иван Терентьевич. — Вода будет. Есть, но горячая. Сейчас принесут…
— Очень хочется пить, — шепеляво сказал летчик, закрывая глаза.
Лейтенант спал. Анастасия Яковлевна, привстав, напряженно вслушивалась в происходящее. А Иван Терентьевич ждал, и секунды казались ему минутами. Нет, он ждал не Ольхина — воду, холодную воду, черт ее побери! Неужели парень удрал?
Ольхин вернулся. Иван Терентьевич принял это как должное, еще обругал:
— Тянешься, как старая баба…
— Вода же, — объяснил Ольхин, — неохота расплескать…
Летчик пил маленькими, медленными глотками. Опорожнив кружку, поблагодарил:
— Спасибо. — Помолчал. — Все… живы?
Теперь помолчал Иван Терентьевич. Потом сказал:
— Пассажиры — все.
Летчик снова закрыл глаза. Иван Терентьевич укутал его полушубком и отошел.
— Как он? — вполголоса спросила Анастасия Яковлевна.
Заручьев
— Пришел в себя, разговаривает, а как дальше… Я же не врач, сами понимаете.
Он прямо под ногами у себя нарвал брусничника, бросил в ведро с кипятком. Минуту-другую повременив, зачерпнул кружку и, слив немного, чтобы не плескать, подал учительнице.
— Осторожно, горячий. Может, шанежку скушаете?
— Спасибо, не хочу. Вот Зорке, пожалуйста, дайте что-нибудь…
Заручьев бросил собаке полпирожка, та только понюхала брезгливо.
— Не жрет! — удивился Иван Терентьевич. — Пирожок с мясом! Ну, матушка…
— Проголодается — съест, — сказала Анастасия Яковлевна. — Как вы думаете, скоро за нами прилетят?
— А кто знает? На розыски, наверное, уже вылетели. Но ведь как может быть: обнаружат нас, а взять нельзя. Значит, будут связываться по радио, вертолет затребуют. Одним словом, до вечера, чего доброго, придется посидеть у костра, так что набирайтесь терпения.
— Меня беспокоит состояние летчика. А тот, второй… Наверное, его ждут дома. Дети, жена…
— Не повезло, — сказал Иван Терентьевич.
Проснулся Гарькушин и сунул руку за пазуху. Спросил:
— Не слышно?
Иван Терентьевич понял:
— Пока нет. Другие места, видать, прочесывают, до наших не добрались. Чайку выпьешь?
— Потом, — отказался лейтенант, поднимаясь. — Наго заготовить дрова и мох. Чтобы, если появится вертолет, дать сигнал дымом. Пойдем, нас тут двое здоровых, больше некому, — повернулся он к Ольхину.
— Стараться все-таки быть на глазах? — напомнил тот вчерашние слова лейтенанта.
— Порядок есть порядок, — сказал Гарькушин.
Иван Терентьевич проводил их взглядом, потом наполнил кружку и поставил в сторону — остывать. Это все, что мог он сделать для раненого летчика.
Вернулись лейтенант с Ольхиным, приволокли дрова, Ольхин сел перекуривать. За компанию достал сигарету и Иван Терентьевич.
— Вообще-то сигареты экономить надо, — наставительно сказал он Ольхину. — Может, впереди целый день, а у меня полпачки осталось. У тебя как?
— Пачек двадцать. — Ольхин невесело усмехнулся. — Мужики наши подкинули: еду-то не к теще в гости!
— Тогда ничего.
— Что не к теще в гости?
— Да нет, что сигарет хватает. А там, — Иван Терентьевич махнул рукой куда-то в сторону, — там я тебе передачу принесу. Начальник твой, я думаю, позволит. А, лейтенант?
— Почему же нет? — пожал тот плечами.
— Правильно, — одобрил Иван Терентьевич, — потому что, говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся…
— Раньше говорили, — сказал лейтенант.
— Пословицы — они вечные. Народная мудрость! — не согласился Иван Терентьевич.