Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
— Так то — стадо! — сказал Рогожев. — Да и Бурмакин… хороша овечка!
Многие заулыбались, усмехнулся и Сергеев.
— Не привязывайся к словам, Павел Васильевич. Пословица есть пословица.
— Понимаю, — кивнул Павел. — Я к тому, что в бригаде насчет Бурмакина свое мнение как раз. Неплохой парень и хороший работяга.
— В наше время хорошим работягой быть мало. Неплохим парнем тоже. И позорить бригаду это не дает права. — Сергеев повернулся к бригадиру, — Голубев, если дадим вам
Голубев ответил не сразу.
— Бурмакин справляется, Николай Викторович, — сказал он наконец. — По работе упрекать не приходится, а что лося опять трахнул, говорят, так… не человека же, зверя дикого!
— Одобряете браконьерство? — удивился Сергеев.
— Не одобряем, а только… Подумать надо!
— Чепуху порете, — жестко оборвал его Ляхин. — Бурмакину в вашей бригаде не место.
— А где же ему место? — хмуро спросил Рогожев. — Выгоним — может и вовсе потянуть на легкие заработки, сохатых по тайге ходит довольно.
Голубев вдруг встал и, поочередно, заглядывая в лица присутствующих, заговорил виноватым тоном:
— Понимаете, с этими сохатыми у Вальки вроде заскока, — он даже покрутил возле лба пальцем. — В прошлом году мы знаете как навалились на него? Дурак, мол, на кой черт тебе это нужно? Парень-то ведь как парень, а вот…
— Все? — насмешливо прищурился Сергеев, когда бригадир смущенно умолк.
Тот кивнул.
— Ага, все! Пускай в бригаде работает, Николай Викторович! — и неожиданно улыбнулся. — Берем, как говорится, на поруки! Тем более Валька человека из тайги вывез своей тягой, Канюкова.
— Канюкова не следовало вывозить, — грубовато пошутил Семиветров. — Нам на общество только две лицензии дал осенью, а лесному отделу три!
А Сергеев, задумчиво глядя мимо Голубева, сказал с нотками огорчения в голосе:
— С Бурмакиным не выйдет Или Стасюк, или Палахин. Выбирайте.
Наступило неловкое молчание.
— Как же так, Николай Викторович? — с подчеркнутым удивлением спросил Сударев. — Неужели присвоение звания бригаде важней судьбы человека? Думаю, парня надо оставить, у Голубева как раз необходимо оставить.
Сергеев неторопливо повернулся, но возразить Суда-реву захотел второй секретарь райкома.
— Должен заметить, товарищ Сударев, что тебе не пристало в некотором роде учить Николая Викторовича. И следует различать причины, которыми он руководствуется, смотреть глубже. Сущность, так сказать, видеть, коммунисты не должны быть близорукими…
Голубев, не слушая его, тронул Рогожева за рукав:
— Непонятно все же с Бурмакиным. Павел Васильевич! Ведь слово в прошлом году давал: амба, не повторится! И вроде не пустобрех малый, а тут… снова! — Он растерянно пожал плечами, а потом закончил неожиданно: — Но из бригады
Свой первый вопрос Бурмакину Илья Черниченко продумал еще в тайге. Понимал, что в некотором роде пользуется запрещенным приемом, и все-таки сознательно шел на это.
— Скажите, Бурмакин, из каких соображений вы скрывали от дознания, что Яков Иванович Канюков охотился на лося? — Он впился взглядом в широкоскулое, уже обожженное загаром лицо парня, стараясь не проглядеть, как изменится выражение этого лица. Надо угадать даже то, что не отразится на нем.
Бурмакин пожал плечами.
— А я и не скрывал…
И вдруг серые глаза его потеплели, словно на металл лёг спокойный отблеск огня. В них промелькнуло сначала недоумение, потом растерянность — так по крайней мере расшифровал следователь бег неуловимых теней в зрачках.
— Он что, сам это сказал? — спросил Валька.
— Договоримся, что вопросы задаю я, — казенным голосом ответил Черниченко и преднамеренно умолк, вынуждая заговорить Бурмакина.
— Интересно, — не следователю, а своим мыслям сказал Валька.
Ведь никто не мог рассказать, что Канюков охотился за сохатым, кроме самого Канюкова. Но тогда, значит, не такой уж он гад все-таки, этот Яков Иванович?
— Ну? — настаивал следователь.
Парень явно не понимал, что от него требуют.
— Чего — ну?
— Рассказывайте все с самого начала. И не крутите, это не в ваших интересах, — стереотипно предложил Черниченко, нисколько не надеясь, что Бурмакин последует его совету. Ясно, будет изворачиваться, хитрить — так до поры поступают все.
Но Вальке незачем было хитрить. Тон следователя, первый неожиданный вопрос — все убеждало, что Канюков сознался. И Валька усмехнулся смешному предположению следователя, будто он станет крутить. К чему?
— Если надо — расскажу. Пошел глухарей смотреть, выскочил на сохатиный слет. Ну и… — он замялся, потом наплевательски махнул рукой, — решил посмотреть, где зверь встанет.
— Минуточку, — у Черниченко «заело» авторучку, он встряхнул ее, как встряхивают термометр. — Продолжайте.
— Ну и… смотрю потом, что зверя перехватили. По лыжам решил, что Кустиков, я его лыжи знаю.
— Так, — сказал следователь, записывая. — Дальше?
Валька опять замялся.
— В общем, обозлился, что Кустиков зверя добудет. Я же на Канюкова тогда не думал.
— Решил не уступать Кустикову добычу, — вслух прочитал Черниченко последнюю фразу своих записей и вопросительно посмотрел на парня. — Так?
— Точно, — сказал Валька и доверительно добавил: — Жалко же, понимаешь, такому паскуднику отдавать.