Это все нереально! (сборник)
Шрифт:
Да уж, проблема. А проблемы — незваные гости в утопических государствах.
Губковые депутаты посовещались и решили проблему до её возникновения: сегодня объявили всеобщий выходной. Аргумент в пользу этого решения нашёлся железный: губки многие поколения стоически переносили все тяготы утопической жизни, и они имеют право от неё отдохнуть!
Ликованию жителей не было предела.
Но их радость омрачила более крупная проблема — катастрофические изменения в климате.
Встал вопрос о миграции.
Военачальник не сомневался, что увеличение температуры на несколько десятков градусов повлечёт за собой серьёзные последствия: таяние снегов
Тогда как президента губкового государства терзали сомнения. Ему не хотелось бросать тёплое и уютное гнездышко (и фактическое, и метафорическое) и отправляться в неведомые дали, передавая инициативу инициативному военачальнику. К тому же на носу выборы. Если так пойдёт дело, то второго срока президенту не видать: как пить дать глупые обыватели выберут не его, а спасителя-военачальника.
И президент-губка решил, что не сдвинется с места.
Это был ультиматум.
Губки не сразу поняли это, и им пришлось объяснять.
Когда всё было объяснено, стал назревать конфликт. Горцы разделились на два лагеря: противников миграции и тех, кто поддерживал стремление военачальника «дать отсюда дёру быстрее, пока не расплавило!».
Военачальник был красноречивее, но президент был президентом. Что делать, народ как всегда не знал.
Итак, противников миграции представлял президент груднопикового государства высокогорных губок, Почётная Пятиконечная Губка, носитель орденов, гигант мысли и потомственный аристократ;
сторонников миграции — все остальные.
Исход дела был далеко не ясен…
…Адская жара била собственные рекорды.
Так вечно происходит: стоит облегчённо вздохнуть «Ну вот, хуже быть не может», и становится хуже. Причём намного хуже. А впрочем, вы наверняка уже об этом слышали…
Децербер выглянул в окно. Аэропризраки парили в мутном мареве раскалённого, как конфорка электроплиты, неба и сами были похожи на мутное марево. Йети расстёгивали рубашки и мечтали о том, с какой бы радостью они избавились от своей волосатости, если бы позволяли приличия. Саламандры ушибленно ползали, а точнее, карабкались по относительно ровному асфальту и чувствовали себя, как котлетки на решётке над мангалом; о том, чтобы светиться, пуская в глаза прохожих «зайчики» — любимое развлечение саламандр, — речи, конечно, не шло. Огнежуи сидели на фонарных столбах и почтовых ящиках, скрестив ложноножки с правдоножками, с неохотой жуя размякшую, потерявшую всякий жар жвачку и стараясь не смотреть в сторону саламандр — при мысли об огне у огнежуев сводило желудки.
Не найдя в окружающих поддержки, Децербер подсевшим голосом отдал шторкам команду зашториться. Но то ли их реагирующие на звук элементы плохо переносили жару — что не так уж странно, — то ли они просто вредничали, потому что плохо себя чувствовали… Во всяком случае, шторки не сдвинулись ни на дюйм.
Децербер выругался, вложив в пару слов ненависть по отношению к шторам, жаре, своим больным головам, обманщикам рекламщикам и халтурщикам стилонерам.
А между тем стилонеры не халтурили — они насыщали гостиную обещанной прохладой из последних сил. Но и жара не собиралась сдаваться. Всё шло к тому, что должен был остаться только один…
— Но хуже, наверное, бы-ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ…!
Децербер подпрыгнул на месте, когда на столике справа во всю мощь лёгких (а вот это образное выражение) затрезвонил фон.
Фон — это помесь телевизора, радио,
Децербер поднял трубку.
— Чтоо? — не слишком весело выпершил он.
— Дец? Это ты? У тебя что-то с голосом?
Звонил дьявол Вельзевул, друг Децербера и по совместительству торговый агент.
— Нет, я в порядке, нежусь на солнышке — а ты?
— Похоже, что-то всё-таки случилось? — Подозрение Вельзевула усилилось.
— Случилось довольно много всего, — задумчиво прохрипел Децербер, переводя взгляд левого комплекта глаз со стилонеров на окно — на шторки — и на фон. — С чего хочешь, чтобы я начал?
— Стилонеры барахлят?
— Те, что ты мне продал со скидкой? Нет, работают, и ещё как: пока ты с ними ничего не сделаешь, они тоже ничего не будут делать, а только слегонца пульнёшь в них тапком — засыплют тебя всего снегом и градом.
— Это правда? — недоверчиво переспросил Вельзевул, не первый год знакомый с Децербером и его манерой выражаться.
Децербер сдул с носа новую снежинку.
— По большей части, — сказал он.
— Нуу, за ними нужен уход, — начал Вельзевул тоном опытного торгового агента. — Ты пробовал кормить их электричеством?
— Пробовал. Ничего.
— А пробовал не кормить?
— Пробовал.
— И что?
— То же.
— Хочешь сказать, они бракованные?
— Да нет, наверно… Просто чересчур похожи на нас с тобой. — Децербер взгоготнул. Его гогот, вызывавший в иные времена несильные землетрясения, сейчас ассоциировался с хлопающим на ветру дырявым целлофановым пакетом.
Вельзевул сочувственно помолчал — минуту или около того, была у него такая привычка.
— В остальном дела, надеюсь, норма? — уточнил дьявол.
— Ну как… — ухмыльнулся Децербер. — На головы немного подавливает.
— Насколько немного?
— АААААААААААААААААААААААААА!
Тишина…
— Понятно, насколько, — сказал Вельзевул, успокоившись.
— Я тут, — промычал Децербер. — Я валяюсь на полу.
— Немного болит голова?
— Ага, случился совсем небольшой приступ.
— И давно?
— Только что!
— Я говорю, давно болит?
— Да как проснулся и осознал, что за духовка творится на улице. Наверное, это всё из-за жары…