Это знал только Бог
Шрифт:
– Нет-нет, мне очень интересно…
3
Далила перед зеркалом рассматривала зад, гематома образовалась на всю правую часть, куда как раз и пришелся удар автомобиля. Сине-черное пятно имело ужасающий вид, но что забавно – не болело. Далила вызвала на дом врача, тот выписал больничный, второй день она дома. Лучше полежать у телевизора, а то вдруг кошмарные астральные силы на самом деле существуют и устраивают экзамен на выживание. Рентген позвоночника делать не стала – не парализовало же,
С дочерью проблемы: родить не может. Далила постоянно звонила зятю, он успокаивал: все в порядке. Конечно, не он же рожает. Если честно, зять ей не нравился. Бывает так: не нравится, потому что не нравится. И не объяснить – почему. Вообще-то он должен Милке нравиться, а не ее маме. Говорят, классические тещи не переваривают мужей дочерей. А зять Милу обожал, только сюсюкал сверх меры, что Далилу приводило в ярость. «Лапуля, солнышко, кися, моя маленькая, котенок, цыпленок…» – фу! Или Далила относится к разряду классических тещ?
Позвонили в дверь. Слегка ковыляя – все же ногу после удара машиной немного тянуло, – Далила пошла открывать. Настасья влетела с вытаращенными глазами, в бигуди, в маске белого цвета на лице – как с пожара сорвалась:
– Далила, спаси, умоляю!
– От кого? – отпрянула та.
– Дай вязаное платье на вечер, оно мне страшно идет, я в нем как Шакира. Меня в кабак пригласил мой, звонил и пригласил…
– Во напугала! – взялась за сердце Далила. – Да бери, только мне кажется, оно немного велико тебе…
– Ничего подобного, впору. А дубленку дашь? Он меня во всем уже видел, к тому же мой волк староват для кабака.
– Я вообще-то думала в магазин выйти…
– Все тебе принесу. Дашь?
– Дам, дам. Что еще? Сапоги не подойдут, у меня размер больше.
– Сапоги у меня есть, – отмахнулась Настасья. – Как раз под твое платье – серые и на шпильке. Слушай, подарила б ты его мне, а? Еще свяжешь.
– Сама учись вязать. Держи деньги, купи масла, курицу, молока и сметаны. Да, хлеб не забудь и… сахар.
Настасья кинулась на шею подруге, оставила на ее щеках сто поцелуев и выпачкала лицо липкой массой, прихватив платье и дубленку, умчалась. Далила умылась после лобызаний, набрала номер:
– Это твоя теща.
– Пока нет, – расстроенным голосом сказал зять.
– Там с ума сошли? – раскричалась Далила.
– Врачи говорят, ничего страшного…
– Это они страшные! Недоучки чертовы!
– Вы собирались приехать…
– И собираюсь, – чуть спокойней сказала она. – Упала, ушиблась, сижу на больничном, ходить тяжело – ногу тянет.
– Выздоравливайте. Я позвоню, когда все закончится.
Далила обошла комнату, поставив руки на поясницу, поморщилась. Если так дальше пойдет, то не скоро сможет выехать. Она легла перед телевизором, взяла журнал и пролежала неизвестно сколько, вздремнула, разбудил звонок. Настасья появилась в ее дубленке, накрашенная, как звезда эстрады, – с блестками на скулах, что совсем лишнее. Она сунула пакет с продуктами Далиле, распахнула дубленку, поставив руки на
– Ну как?
– Лучше всех, – заверила Далила.
– Вещи отдам завтра, после ресторана к нему поедем… я так предполагаю.
– У тебя еще ничего с ним не было? – засомневалась Далила, зная влюбчивый и безотказный характер подруги.
– Ну, так… целовались, конечно… но до постели не дошло. Думаю, сегодня… я надела новое белье. Жаль, опять валит проклятый снег. И ветер. Я взяла с собой лак для волос… Слушай, Далила, ты мне шапку не дашь? Моя к дубленке ну совсем не идет.
– Как ты мне надоела. Бери. Бери шапку, перчатки…
– Перчатки у меня под сапоги – серые, – сняв с полки шапку и пряча под ней кудри, сказала Настасья. Посмотрелась в зеркало. – Не вульгарно выгляжу?
– Мужики вульгарность обожают, им скромность не по вкусу.
– Ой, еще до остановки плестись на шпильках. Я побежала.
Настасья прижалась щекой к щеке подруги (губы-то накрашены) и ринулась к лифту, оставив ядовитые парфюмерные запахи. Далила закрыла за ней дверь и задумалась: чем бы заняться, чтоб отвлечься от мыслей о дочери? Все из рук валится. Хорошо, что не легла на диван, пришлось бы подниматься и идти к телефону – позвонили на стационарный. Это оказался бывший муж, с которым года три как развелась, но осталась в нормальных отношениях:
– Как там Мила?
– Пока не родила. Сам бы позвонил зятю.
Он намеренно ей звонит, чтоб поговорить, возможно, сейчас станет напрашиваться в гости. Еще чего. Когда Далила поняла, что не любит этого человека, не хочет с ним ни спать, ни жить, подала на развод. Люди, живущие на одних квадратных метрах, должны иметь точки соприкосновения, а не раздражать друг друга. Рома раздражал ее постоянно, даже когда ел или брился. Он не алкаш, не лез на нее с кулаками. Ага, попробовал бы! Далила его припечатала б так, инвалидом бы стал – она баба здоровая. Между прочим, на свои… тридцать не выглядит, особенно когда подкрасится. Бегает по утрам, зарядку делает, мужики до сих пор за ней волочатся, однажды один другому (незнакомые) сказал о ней:
– А ведь кому-то надоела. Вот бы трахнуть…
Каково, а? Это не слова, а елей на душу! Зато Рома всю жизнь воспитывал, будто сам образец целомудрия. Жила с ним, как в пансионе благородных девиц, под девизом «нельзя». Надоело с учителем жить, самой вкручивать лампочки и забивать гвозди. Еще она не выносит людей, которые все-все знают, как ее муж. Вернее, знать не знают, а представляются знатоками и чужого мнения не терпят, у них только свое и бесспорное. Сначала она изменяла мужу лет пять с одним и тем же, до сих пор с ним, потом сказала Роману: дорогой, меняем нашу трехкомнатную на две однокомнатные – и ты свободен. Он все еще делал слабые попытки сойтись, поэтому Далила старалась меньше видеться с ним. Может, она не права, но не мучиться же с человеком только потому, что так благопристойно и все бабы терпят. Его мамуля еще жива, захаживает в гости и заводит одну и ту же нудную песню: