Этот чертов Майк Дайм
Шрифт:
Лицо Кеппарда вдруг резко потемнело. Он что-то сказал, но я не расслышал, что именно, потому что в этот момент что-то разорвалось у моего уха. Еще несколько секунд мое сознание пыталось выплыть из охватывавшего меня мрака, но затем я почувствовал, что тону.
26
Я лежал на ковре с пистолетом в руке. Это был мой пистолет, и из него недавно стреляли. С трудом поднявшись, я доковылял до постели. И при виде того, что они сделали с Олли Кеппардом, меня охватила тошнота. Что ж, старый трюк, и сцена была разыграна прекрасно. Теперь любой полицейский, оказавшийся на месте преступления, немедленно
Пришлось спрятать пистолет и тихо выбраться из комнаты. Мейзи Уэбстер стояла возле бассейна со стаканом в руке и вглядывалась туда, где в темноте уже показались маячки первых полицейских машин, спешивших к месту убийства.
Я смотрел, как тяжелые полицейские машины, одна за другой, въезжали во двор мотеля, как из них выходили деловитые люди в форме, как размахивала руками Мейзи Уэбстер, приглашая их пройти и выпить с ней стаканчик. В моем распоряжении было минуты три, не больше, чтобы вбежать в номер священника.
В стенном шкафу я обнаружил круглый отложной воротник, носки, чистое белье и — о, счастье! — рясу. Она была размера на три больше, чем требовалось, но все же могла спасти меня. Полицейские кричали в громкоговоритель, что все должны выйти из дома с поднятыми руками, иначе они открывают огонь. В туалете, выходящем на задний двор, одним из ящиков письменного стола я разбил стекло окна, потом успел нахлобучить на голову шапочку отца О’Ханрана, после этого упал на пол и закричал:
— Не стреляйте, прошу вас! Я — отец О’Ханран. Ради Бога нашего. Иисуса Христа, не убивайте беззащитного священника! Какой-то сумасшедший взял меня в заложники, но теперь несчастный убежал через задний двор. Имейте сострадание ко мне ради спасения ваших бессмертных душ!
Выстрелы прекратились, и наступило продолжительное молчание. Как видно, полицейские удостоверились, что номер действительно занимает священник, потому что я услышал, как мегафон приказал каким-то Карнахаму, Вексу и Блютеру отправляться на задний двор для подкрепления.
— Святая Мария, мать Иисуса, — опять завопил я. — Опустите ваше оружие, прошу вас. Я сейчас выйду.
— Оставайтесь на месте, отец, — посоветовал мегафон. — Тут поблизости от вас псих-убийца. Не двигайтесь, пока мы его не схватим.
Я слышал возбужденные голоса, доносившиеся с заднего двора, потом раздался выстрел, и свирепо залаяла собака. Я подошел к двери и распахнул ее. В лицо мне ударил яркий луч света от полицейского прожектора.
— Я же вам сказал оставаться на месте! — закричал полицейский.
— Знаю, знаю. Но мой христианский долг — помочь несчастному, за которым вы охотитесь. Все мы грешники и все мы дети Божьи, все овцы стада его, сын мой.
Я медленно вышел, повторяя все банальности, которые только приходили мне в голову. Луч прожектора покинул мое лицо и теперь метался по кустам и деревьям, окружавшим мотель. Я осторожно двигался вдоль бассейна, приближаясь к своему «паккарду», и именно в этот момент натолкнулся на Мейзи Уэбстер.
— Эй, я вас где-то уже видела, — заявила она.
— Разумеется, я — отец О’Ханран и живу здесь, — бодро ответил я, стараясь побыстрее проскользнуть мимо.
— Никакой вы не отец О’Ханран, — сказала она, отпивая из стакана, с которым, похоже, вообще никогда не расставалась. — Но где-то я вас видела.
И вдруг по ее возбужденному лицу проскользнула тень воспоминания, рот распахнулся
— Иисус милостивый! — завопил я. — Эта дама упала в бассейн. На помощь, дети мои. На помощь!
По-моему, полицейские все еще спорили, кому из них лезть в бассейн, чтобы выловить миссис Уэбстер, когда мой «паккард» въехал в город.
27
Над стройкой, где я за день до того встречался с Ратеннером, поднимался густой дым. Трое рабочих неподвижно сидели на корточках возле костра, в котором горели покрышки. В их испитых лицах оживления было не больше, чем в каменных лицах статуй, они покорно и равнодушно, точно запертые в клетках звери, грелись у дымящего костра. Я подошел к огню и тоже протянул руки, чтобы согреться. Когда мне захотелось закурить, я сунул руку в карман, где обычно держал зажигалку, но вместо нее нашел бумажник. Бумажник я обычно ношу в другом кармане, поэтому достал его, чтобы удостовериться, все ли на месте. На месте было все, кроме фотографии, которую я взял у Француза. Этого и следовало ожидать.
Пока я исследовал свои карманы, один из рабочих сунул в костер палку, и мы все прикурили от ее раскаленного конца. Я посмотрел на часы. Ровно восемь. Сутки, данные мне Ратеннером на поиски сумки, истекли. Сумки я не нашел, но у меня было кое-что получше, оставалось только получить ответ еще на один вопрос.
— Вы здесь давно, парни? — спросил я рабочих.
Последовало долгое молчание, потом один ответил:
— Мы тут всегда были.
Другой добавил:
— Целую вечность.
— И даже еще больше, — отозвался третий.
Ратеннер выглядел именно так, как я его себе представлял. Он сидел за столом на деревянном стуле возле лампы без абажура, в комнате на последнем этаже склада. На этот раз он был один — никаких парней с пистолетами. Я присел рядом и посмотрел ему в лицо. Безобразный шрам, пересекавший горло, — след от операции — не смог бы помешать мне узнать его, да и глаза были все те же, жесткие и злые. Правда, он похудел и как-то весь усох, но тем не менее Уоррен Ратеннер и без блондинки и без бассейна, несомненно, оставался человеком, изображенным на фото, найденном мной на теле Француза. Я о многом хотел бы поговорить с Ратеннером. Но он вряд ли бы мне ответил, по крайней мере я никогда еще не встречал человека, который бы мог разговаривать с такой дыркой в голове, какая виднелась на его виске. Края раны были слегка обугленными, это означало, что в него стреляли с близкого расстояния и, судя по размеру раны, из пистолета небольшого калибра. Поборов некоторое отвращение, я дотронулся до щеки Ратеннера. Она была ледяной, значит, прошло несколько часов, как он умер.
Я расстегнул пиджак убитого и достал его бумажник. Внимательное изучение содержимого не дало мне никакой новой информации, но в его карманах я обнаружил связку одинаковых новеньких ключей, которую взял себе. Потом я простился с Уорреном Ратеннером, погасил свет и ушел.
Если повезет, еще успею повидаться с Элейн Дамоне до того, как она покинет город.
28
Элейн была в своей очаровательной розовой спальне и аккуратно, но быстро складывала вещи в два больших и тоже розовых чемодана, лежавших на кровати. Мое появление ее изумило — прекрасные миндалевидные глаза Элейн вспыхнули, и она замерла.