Этот чудный театр…
Шрифт:
Все спектакли начинаются голосом Любимова: «Уважаемые дамы и господа! Убедительно просим вас во время спектакля отключить мобильные телефоны, а также не производить фото-, кино- и видеосъёмку во время действия. Заранее благодарим вас! И умоляем вас, дорогие зрители, жвачку в кресло не вмазывать!»
Насколько трудна работа директора, мы также можем узнать из интервью вдовы В. Золотухина, который последние полтора года жизни руководил Театром на Таганке:
– Тяжело ему пришлось. Это не его дело совершенно – с утра до ночи подписывать какие-то бумаги, разбирать претензии всего персонала. У всех вопросы, проблемы. И это бесконечно. Он почернел буквально за год («Комсомольская
Юрий Любимов: «Этот театр – тоже мой дом. Я столько в него вложил. Гришин когда-то хотел нас разрушить – здесь собирались дорогу расширять. Пришёл ко мне в кабинет, и я показал ему эти стены, на которых оставили свои автографы Лоренс Оливье, Артур Миллер, Кобо Абэ и всё политбюро итальянской компартии. Посмотрел он и сказал: "Да… Ломать вроде нельзя". Началось всё тридцать восемь лет назад с Андрея Вознесенского, когда он фломастером с размахом написал на стене: "Все богини – как поганки перед бабами с Таганки". Другим понравилось и стали просить: "Можно и я напишу?"»
Будучи явлением одновременно масштабным и уникальным, Театр на Таганке получал символизирующие его названия: «остров свободы в несвободной стране», «террариум единомышленников», «филиал “Берёзки”», наконец – просто Таганка.
Говорят о неповторимости той, старой Таганки. Но всё равно это театр, который всегда носил отпечаток непроходящего таланта своего основателя. Стараниями Любимова с течением времени у конкретных персонажей в исполнении разных актёров сохраняются и повторяются интонации и более того – даже тембры голоса, произношение. Интонации у Любимова многое значат, они могут быть даже специально изменены вне авторского контекста (например, в последнем разрешённом до изгнания Любимова спектакле – в «Трёх сёстрах» А. Чехова – Ольга в финале настолько удручённо говорит: «Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем мы живём, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!», что становится понятно: ничего не узнаем!). У Любимова на сцене задействованы все, они всегда что-то делают, имеют чёткое предназначение, что их отличает от того же МХАТа.
Труппу выделяют не только боязнь, уважение или пиетет к Любимову, но и особые взаимоотношения – местами очень острые, местами почти семейные… Например, И. Бортник мог выступать в роли импресарио Высоцкого, а Л. Ярмольник поддерживал своего бывшего коллегу Л. Филатова в самое трудное время. Высоцкий отмечал, что человеческие качества в актёре Любимов ценит даже больше актёрского дарования.
Любимов чрезвычайно работоспособен и трудолюбив, того же требует и от актёров. Ещё с 1960-х он каждый день собирал их на репетиции с 10 до 15, часто давая в день по несколько спектаклей. А за час до репетиций – разминка, включающая акробатику, пластику, пантомиму и музыку. Сам Любимов тоже держал форму, занимался атлетикой.
«Говорю же: как в боксе – ты должен выстоять. Даже если почти уже нокаут, продолжай. Характер у меня такой…. В 1922-м родителей выслали в Рыбинск, я маме возил передачи. А мы со старшим братом и младшей сестрой, «дети лишенцев», заседали, я говорю брату: «Тебя они могут взять, поеду я, я маленький, меня не возьмут». Вот оттуда характер. У режиссёра должен быть крепкий характер, иначе ничего не сделать. Его замотают» (Любимов).
Отец Любимова, Пётр Захарович, имел магазин в Охотном ряду, который советские власти закрыли, а семья была лишена прав. Позже, когда мать режиссёра арестуют и маленький Любимов понесёт передачу, мама ему как-то скажет: «Не смей плакать перед ними».
Возможно, из-за такой закваски режиссёра Таганка 20 лет не знала творческой усталости.
Режиссёрский метод
Элементы гротеска и «биомеханики» Мейерхольда, музыкальности, спектакля-карнавала Вахтангова и эпичного театра Брехта переплелись в авторском видении режиссёра. Но это основы… Любимов всегда находит собственный путь, ставит то, что близко ему, и так, как он по-своему видит, слышит, чувствует и думает. По собственному признанию, он «проводит разведку», а увидев где-либо то, что сам хотел сделать, у себя выбрасывает, чтобы не повториться. Здесь все спектакли разные по замыслу, у каждой постановки свой исключительный образ, своя форма, общие для них – лишь дух и иногда амплуа актёров, хотя Любимов скорее приверженец того, чтобы актёры не выделялись. Это редкий театр, где нет примы. Как и Мейерхольд, Любимов во время репетиций держит актёров в жёсткой дисциплине и добивается точного выполнения вплоть до нюансов: весь театр, как один сложный, но хорошо налаженный механизм, должен работать для идеального воплощения задумок режиссёра и авторов.
В эмиграции Любимов всё свободное время жил в Иерусалиме. Как-то режиссёр рассказывал на Таганке такую историю о мэре Иерусалима: «Когда меня позвали, Тедди Коллек дремал, евреи спорили. Он открыл глаза и говорит: “Вот что, евреи! Я пойду в другой кабинет. Когда вы кончите спорить, вы меня позовёте”. Потом он пришёл и говорит: “Вы кончили спорить?” Все говорят: “Кончили, но можем ещё поспорить!” Он говорит: “Не надо, теперь я прошу слушать, что надо делать”».
Думаю, эта история хорошо отражает его режиссёрский метод. «Если мне кажется, что я только так должен делать спектакль, я так и делаю. Конечно, выслушиваю разные мнения, комбинирую, пробую» (Любимов). В своих воспоминаниях С. Фарада, рассказывая, как его без театрального образования взял в театр Любимов, замечает, что в те годы это могли себе позволить лишь Аркадий Райкин и Юрий Любимов, так как «в Театре на Таганке всегда командовал сам Любимов»…
Любимов может за несколько дней до премьеры спектакля изменить не только реплики, но и весь сценарий. Во время репетиций в зависимости от условий может обращаться с актёром по-разному, тем самым давая понять своё отношение к его игре или поступкам.
Он позволяет себе повтор «фирменных» приёмов: введённые шутки на злободневные темы, мелодекламирующие актёры, голые стены, световой занавес, акробатические трюки (ещё Мейерхольд сказал Любимову, что «тело столь же выразительно, как слово, а может быть – и больше»). В его театре минимальными средствами достигается максимальная выразительность. Отсутствует даже обычный для сцены театральный занавес.
На сегодняшний день у Любимова 118 постановок, 69 из них – в России. Только на Таганке с 1964 по 2011 годы он поставил 59 спектаклей, не считая возобновлений и восстановлений. И чаще всех ставил произведения Достоевского, Пушкина и Брехта. Трудно найти другой театр с таким широким репертуаром, в российской истории такого точно нет: от греческой античности и Шекспира до Гуэрры и Кедрова. При этом Любимов и выбирал репертуар в качестве главного режиссёра, и ставил сам. Любимов, как правило, сам делал инсценировки.