Этот несносный Ноготков
Шрифт:
Вика Шустрикова рассмеялась Женьке в лицо и сказала, что таких цен на кресла не существует. Правда, есть чудаки, скупающие совсем старую мебель, на которую и смотреть-то противно.
— Чудаков на свете много, — согласился Кряков. — Я, к примеру, читал, что есть люди, которые хранят десятки тысяч различных пуговиц. Да я за миллион таких пуговиц не дал бы копейки!
— А за марки? — хитро прищурилась Вика.
— Сравнила! — усмехнулся Женька. — Марки — совсем другое дело, они же пользу приносят. Я, к примеру, географию полюбил из-за них.
— Держу пари, — с ходу
— Да я видал тысячи таких марок! — вспылил Женька.
— Тогда почему ты дрейфишь и не хочешь держать пари?
— Ну, а на что пари, Ушастик?
— Да мне все равно выигрывать, могу спорить даже на боксера.
— Может быть, вы на штангиста еще поспорите? — вставила свое слово Шустрикова, не без ехидства взглянув на Женьку.
— Думаешь, что очень-преочень остроумно? — усмехнулся Женька.
— А на боксера спорить — остроумно?
– Вот так все они там в шестом «А» — воображают, что умнее их нет никого на свете, — вздохнул Алик. — Хочешь, Шустрикова, поспорим, что ты не назовешь и пяти пород собак?
— А при чем тут собаки? — расхохоталась Вика.
— А при том, — сказал Алик и с презрением сплюнул сквозь зубы. — Боксер — это одна из пород собак, поняла? — И он обратился к Женьке: — Спорим хотя бы на щенка боксера?
Кряков размахнулся и с такой силой ударил своей ладонью по протянутой ладони Ноготкова, что Алик поморщился.
— Ну, где твоя марка? Она при тебе? — спросил Женька.
— Что я — дурак, чтобы такую драгоценность с собой таскать? Она у меня дома, хранится в папином сейфе несгораемом.
— Ну тогда пошли, посмотрим?
— Так ведь папы дома нет. Приходи утром часам к восьми!
...Первым ощущением Алика, когда он проснулся на следующий день, была какая-то тяжесть под ложечкой.
Открыв глаза, он поморщился от яркого света и хотел было снова укрыться простыней, как вдруг с ужасом понял: тяжесть ощущается потому, что сегодня, буквально через несколько минут, придет Женька Кряков и потребует показать марку. А как ее показывать, когда сам он, Алик, не имеет о ней никакого представления? Можно представить, какая мина появится на лице у Женьки, когда он поймет, что выиграл пари! Да это еще полбеды. А как станут теперь смотреть на Алика ребята?
Алик быстро соскочил с кровати и застыл на одной ноге, слегка приподняв другую. Однажды он от когото слыхал, что только в такой позе человек может принять самое разумное решение. Однако, простояв на одной ноге минуты полторы, единственное, о чем он подумал, был папин кабинет. Туда его и потянуло.
Постучавшись в дверь, Алик тихонько приоткрыл ее и заглянул в кабинет. Он был пуст. Значит, папа успел уже уйти на работу. А ведь только и только у него можно было попросить совет насчет злополучной марки.
Рассеянно оглядевшись, Алик заметил, что стрелки круглых стенных часов показывали без трех минут восемь. Вот-вот должен прийти Женька Кряков! Алик с тоской воззрился на письменный стол, заваленный брошюрами, бумагами, папками и книгами.
Посреди стола,
— Что это тебя сюда занесло? — глухо спросил отец. — Я же...
— Извини, папа, — перебил Алик, — я нечаянно, хотел спички...
— А папиросы тебе не нужны?
— Ну, папа, — обидчиво насупился Алик, — я же не просто за спичками, а за этикеткой. Можно содрать? Такая красивая!
Прямо как марка, правда? Вот видишь, это остров, а на его фоне — молодой красивый дикарь. А это — зубчики. Правда, здорово?
Алик осторожно отодрал спичечную этикетку, мысленно подивившись, что она так плохо почему-то приклеена, и протянул ее отцу. На ней был изображен вынырнувший из глубокого мрака тепловоз, перед самыми фарами которого бежал через рельсы человек. На черном фоне белыми буквами было написано: «Не перебегайте путь перед поездом. Выиграв минуту, можете потерять жизнь!»
Филипп Иванович взял этикетку и стал всматриваться в нее.
— Действительно, черт побери, красиво, — немного погодя произнес он. — И островок симпатичный, и дикарь весьма привлекательный.
Алик часто страдал от невозможности что-нибудь ответить на подтрунивания отца, обижался на него. Но сейчас у мальчика почему-то не было никакой обиды. С удивлением покосившись на отца, он взял из его рук этикетку и уже хотел было выйти, как услышал стук. Это был, конечно, Кряков, Женька Кряков собственной персоной.
— Здравствуйте, молодой человек! — нарушил воцарившееся на несколько секунд молчание Филипп Иванович. — У вас что — рандеву?
— Здравствуйте, дядя Филя, — как-то робко ответил Женька.
— У нас не это... не ран... ранде... у нас пари. Я не к вам... Где же твоя знаменитая марка? — без обиняков спросил Кряков и впился в Алика совершенно безжалостными глазами. — Та самая.
«Все погибло», — пронеслось в голове у Алика, и он как бы в дремоте услышал голос отца:
— Да он ее сейчас в руке держал, Женя. Честно говоря, подобной марки даже я никогда не видел. Уникальный экземпляр!
Алик покраснел и с обидой посмотрел на отца.
— Ну так показывай, — заблестел глазами Кряков.
— Ну и покажу! — с каким-то отчаянием в голосе ответил Алик. — Любуйся и этим островом, и этими зубчиками, и этим дикарем!
Женька нетерпеливо взял из рук Алика спичечную этикетку, взглянул на нее и замер в неописуемом изумлении.
— Красотища-то какая! — после небольшой паузы воскликнул он. — Вот это марочка! Да я бы за нее не только щенка, а целого быка отдал бы! Эх, Ушастик, опять я тебе пари проиграл.