Этот несносный Ноготков
Шрифт:
— Разве это плохо? — И Варвара Никаноровна процитировала: — «О маменька, родившая меня! Тебя увидев как-то в колыбели, мне захотелось впрыгнуть на коня, но силы мои явно ослабели!»
Филипп Иванович пробормотал, что от таких стихов не только инфузория, но даже лошадь могла бы испустить дух.
— Выходит так, что вы, Филипп Иванович, можете по своему личному желанию лишить меня возможности общаться с поэзией!
— Общайтесь сколько угодно, дорогая, но согласитесь, что если бы вы вовремя посмотрели на счетчик Гейгера, а заодно заглянули
— Вполне возможно, — согласилась Варвара Никаноровна, — однако позвольте заметить, уважаемый Филипп Иванович, что катастрофы могло бы не быть и в том случае, если бы вы как директор нашего института обеспечили лабораторию всем необходимым.
— Что?! — возмутился Филипп Иванович. — Вы, милостивая государыня, не обеспечены всем необходимым?! Не забывайте, что вы работаете в единственной на весь Союз лаборатории! В вашем распоряжении такие приборы, глядя на которые станет облизываться любой зарубежный ученый! В вашем распоряжении холодильное устройство, которое вызовет черную зависть у любых наших коллег! А бактерицидная лампа, какой нет ни в одной лаборатории мира! А уникальные вентиляторы! Нет всего необходимогб для работы?! Че-пу-ха!
— Чепуха? — усмехнулась Варвара Никаноровна. — Если это чепуха, то скажите, почему вы не оставили мне этих ваших новейших экспериментальных таблеточек? Опасались, что я их израсходую?
— Ничего я не боялся. И если... — Профессор умолк, как бы пораженный какой-то страшной мыслью. — Постойте! Но я же дал вам эти таблетки, я это хорошо помню! Во флакончике!
— Нет, дорогой профессор, вы этот флакончик забрали домой, домой, и я еще подумала: что произойдет, если вы случайно их проглотите. Они, кажется, действуют на мозг?
— Не только на мозг, — тихо проговорил профессор, и его лоб покрыла испарина. — А вдруг... — Он внезапно побледнел.
— Что с вами? — испугалась Нарзанова. — Дать вам воды?
— Дайте мне такси! — простонал Филипп Иванович.
Остановив первую попавшуюся машину, Филипп Иванович уже через несколько минут вбегал в свое парадное. Но тут он услышал голос, показавшийся ему совсем незнакомым:
— А денежки?
— Какие денежки? — изумился профессор, берясь за ручку двери.
— За проезд, доктор, за проезд, — уточнил шофер. — Троячок.
— Троячок? — изумился Филипп Иванович. — А разве это не институтская машина? Вы разве не Леша Горбунов?
— А ну гони монету, гнилая интеллигенция! — рассвирепел шофер. — Ле-о-ша!
— В чем дело, папа?
Вопрос был задан, конечно, Аликом, вышедшим на улицу из дому.
— Ах ты старая галоша, — не обращая внимания на мальчугана, продолжал шофер. — Денег не даешь! Да ты...
Он не договорил, внезапно повернулся к Алику, почти мгновенно сник и опустил глаза.
— Сейчас же извинитесь перед папой, — тихо сказал Алик. — Ну!
— Прошу прощения, папаша, — виновато пробормотал шофер.
Включив зажигание, шофер подал машину назад, развернул ее
— Какой-то нонсенс, — проговорил Филипп Иванович, с недоумением пожимая плечами.
Уже войдя в гостиную, Филипп Иванович вдруг остановился и, сжав пальцами виски, задал самому себе вопрос:
— Зачем же я сюда приехал?
Звонок, раздавшийся в парадном, помешал Филиппу Ивановичу сразу же ответить на этот вопрос. Открыв дверь, он едва успел отпрянуть в сторону, ибо мимо него, словно стрела, выпущенная из лука, пролетела Елена Петровна. Он заметил разъяренное лицо.
Через минуту, хлопнув дверью спальни, где она сбросила туфли и косынку, Елена Петровна вернулась в гостиную.
Вонзив в своего супруга пылающий взор, она выдохнула:
— Ясно?
— Ясно, — сказал он. — Только не ясно, что именно ясно. Что случилось? Тебя уволили из училища?
— Ты с ума сошел!
— У мамы пропали золотые часы, — сказал Алик. — И это произошло в троллейбусе.
— Ясно? — торжествующе произнесла Елена Петровна. —
Ребенок догадался, а ты... — Она устало махнула рукой. — Да что уж там говорить — что упало, то пропало.
— Вспомнил! — радостно воскликнул Филипп Иванович и рысью побежал в свой кабинет.
— Доктор биологических наук, — страдальчески вздохнула Елена Петровна и многозначительно притронулась указательным пальцем к своему виску.
— Кстати! — совсем некстати воскликнула она. — Будь осторожен, Алик, на улице. Из зоопарка удрал удав восемнадцати метров длины и за каких-нибудь два дня передушил трех девочек, пятерых мальчиков и одного очень красивого водопроводчика.
— Лена! — крикнул Филипп Иванович, выходя из своего кабинета. — Ты случайно не видела флакончик? В нем находились таблетки.
— Мне своих таблеток хватает, не знаю, когда избавлюсь.
— Флакончик я поставил на книжный шкаф, — сказал Алик.
— Фу ты ну ты, — радостно улыбнулся Филипп Иванович, — а я было перепугался — ведь это экспериментальные таблетки.
— Извини, папа, но флакон пуст.
— То есть как это — пуст? А где же таблетки?
— Здесь, — ткнул себя в живот Алик. — Мне понравилось.
— То есть ты их просто-напросто слопал?
— Угу.
— Душегуб! — страшным голосом закричал Филипп Иванович.
— Ты посмотри-ка на своего отца, — иронически усмехнулась
Елена Петровна. — Когда он узнал, что пропали мои золотые часы, то даже глазом не моргнул, а когда пропали его жалкие таблетки или пилюльки, он затевает скандал.
— Да их там и было-то штук пять, не больше, — заметил Алик и посмотрел на папу. Тот лежал в кресле без сознания.
Глава девятая,
служащая подтверждением той непреложной истины, что иногда родители недооценивают своих собственных детей