Этрусское зеркало

Солнцева Наталья

Жизнь Глебу медом не казалась с самого рождения. Мать растила его одна - без бабушек и дедушек. Чтобы не отдавать малыша в ясли и садик, бросила хорошую работу. Устроилась приемщицей в прачечную, откуда и ушла на пенсию. Жили на гроши, от зарплаты до зарплаты. Глеб был поздним ребенком женщины, которая отчаялась выйти замуж и решила скрасить свое одиночество воспитанием сына. Подрастая, он задавал вопросы об отце, но так и не получил ответа. Отчество у него было по деду - Александрович, и фамилия тоже.

–  Мы, Конаревы, гордые, - с горечью повторяла мать.
– Оттого и страдаем.

Глеб

с детства понял, что быть «гордым» отнюдь не сладко: денег нет, есть приходится одну картошку и капусту со своего огорода, одежду донашивать с чужого плеча; жить в старом доме, где течет крыша и скрипят рассохшиеся полы. В десятом классе он пошел работать на почту - разносить газеты, заказные письма и телеграммы. Учился он хорошо и после школы решил ехать в Москву, поступать в Институт финансов. На помощь матери рассчитывать не приходилось, поэтому Глеб устроился еще на одну работу - грузчиком в вечернюю смену. Было трудно, но он привык.

На девушек он начал засматриваться лет с шестнадцати: отношения завязывались легко, непринужденно, но скоро обрывались. Тискаться по темным углам Глебу быстро надоедало, а говорить с девушками было не о чем. Их интересы ограничивались сплетнями и пустой болтовней, изобилующей жаргонными словечками. Угощать их выпивкой и сигаретами на заработанные после уроков деньги Глеб себе позволить не мог. А чем еще заниматься?

В Москве не все сложилось, как ожидалось. В институт он не поступил, но это было и к лучшему - потому что за учебу пришлось бы платить, а денег у Глеба едва хватало на самое необходимое. В Серпухов возвращаться он не стал, нашел частную строительную бригаду, упросил взять разнорабочим. По ходу дела приобрел квалификацию каменщика и за пару лет заработал на ремонт дома и на первый год учебы в институте. Поступил, получил место в общежитии, устроился грузчиком в ближайший магазин, но из строительной бригады совсем не ушел - договорился, что будет работать в летние сезоны.

Житье в столице было другое, не такое, как в тихом Серпухове, - бурное, беспокойное и напряженное. Глеб учился, работал, на лето ездил с бригадой в Подмосковье строить коттеджи, и ему было не до прекрасного пола. Так, иногда взглянет мельком на девушку, отметит, что симпатичная… и все. До ухаживаний дело не доходило. Интимные связи с сокурсницами, проживающими в общежитии, случались редко и в основном в подпитии. Некоторая свобода нравов не шокировала Глеба, он ко многому в жизни относился с несвойственной его возрасту философской мудростью.

Встреча с Алисой была подобна удару молнии, расколовшей его привычный, устоявшийся мир. То, что он ощутил при виде нее, поразило Глеба, приковало его к ней теми ослепительными цепями, той неразрывной силой, которую ни объяснить, ни понять невозможно.

Удрав с вечеринки, они долго бродили по вечерней Москве, говорили обо всем и ни о чем. Глеб словно погрузился в сон, который лишь частично осознавал. Он мог передвигаться, дышать, видеть и слышать, но его сознание заволокла полутуманная пелена, в которой звучал голос Алисы и горели ее зеленые глаза. Через эту пелену слабым призраком проступал остальной мир, который раньше казался Глебу вполне реальным. В один миг все

перевернулось, переоценилось и преобразилось - сон и явь смешались, мечты и действительность поменялись местами.

–  Алиса, - сказал Глеб, когда они прощались у подъезда ее дома в Медведкове.
– Я не знаю, что со мной. Мне кажется, я погружаюсь куда-то, откуда нет и не будет возврата. Я не знаю слов любви и не умею их говорить… я даже не могу думать сейчас! Все окружающее меркнет, оно стремительно теряет прежний смысл и значение…

Алиса молчала. На ее губах лежал отблеск тусклого фонаря, одиноко горящего в ночной тьме. Не осознавая, что он делает, Глеб наклонился и поцеловал этот блик света на ее губах. Показалось - ее теплые губы чуть шевельнулись в ответ.

Глеб не помнил, как он добрался до общежития, нашел свою комнату и улегся спать. Он все еще находился во власти того ощущения, того прикосновения к губам Алисы…

На следующий день Глеб отыскал Алису в коридоре института. Они учились на разных факультетах, но он не мог понять, как до сих пор нигде не встречал ее, не знал о ней. Он показал ее своему товарищу, спросил:

–  Кто она?

–  Это? Алиска Данилина! Ты что, не знаком с ней?

–  Нет… - соврал Глеб.

–  Ну, ты даешь, парень! Она же на всех институтских вечерах читает стихи… Баратынского, Цветаеву, Ахматову… Неужели ни разу не слышал?

–  Нет…

Товарищ подозрительно уставился на Глеба, который даже побледнел от волнения.

–  Ты, часом, не влюбился?
– ухмыльнулся он.
– А у тебя губа не дура! Девчонка хоть куда. Красавица, умница, только того… со странностями. К ней уже не один подъезжал, и все получили от ворот поворот. Привередливая девица эта Алиса! Гляди, не обожгись, Глебушка…

Если бы Конареву сказали, что Алиса Данилина проститутка, сумасшедшая, одержимая дьяволом или неизлечимо больная, это не возымело бы никакого действия. Он безоговорочно принимал в ней все.

После занятий он поджидал Алису у остановки троллейбуса.

–  Привет, - без улыбки сказала она и вздохнула.
– Меня ждешь?

–  Тебя…

–  Зачем?

–  Не знаю.

Глеб сказал правду. У него не было ни одной причины ждать Алису, кроме жгучего желания видеть ее, дышать с ней одним воздухом. Но разве об этом скажешь?

–  Ладно, пошли.

Она легко, не оглядываясь, следует он за ней или нет, поднялась в троллейбус. От ее волос шел слабый горьковатый запах духов. Люди плотно прижали их друг к другу, и Глебу казалось, что он не доедет живым - сгорит. Вдруг Алиса зашевелилась, высвобождая руки, сказала:

–  Нам сейчас выходить.

Они выбрались из переполненного троллейбуса, медленно пошли к парку. Под ногами шуршала тронутая инеем листва. Ранний закат придавал воздуху цвет меди и янтаря. Поздние хризантемы засыхали на клумбах. Деревья стояли притихшие, все в холодном осыпающемся золоте.

–  Почитай мне стихи… - попросил Глеб.
– Я ни разу не слышал.

Она подняла брови:

–  Разве?

–  У меня почти нет свободного времени, - объяснил он.
– После пар бегу на работу в магазин, таскаю ящики. Потом до полуночи готовлюсь к занятиям.