Этрусское зеркало
Шрифт:
– Тогда будет удобнее на машине, - предложила Ева.
– Возьмешь меня с собой?
– Завтра хоронят Рогожина, - вздохнул сыщик.
– Мне желательно поприсутствовать. Пойдешь со мной? А потом посмотрим.
Ева просияла и не захлопала в ладоши только потому, что такое проявление эмоций не приличествовало случаю.
– Конечно, - сказала она.
– У меня есть чудесная черная вуаль. Кстати… как все-таки умер Рогожин?
– Я уверен, что художника убили. Но милиция посчитала иначе. Официальная версия - самоубийство.
– А что с кражей?
– осторожно поинтересовалась Ева.
– Есть наметки?
–
– Ты же ни разу не видел полотно. Как ты его ищешь?
– Чернов по большому секрету дал мне фотографии, сделанные за день до открытия выставки.
– Можно мне взглянуть?
Глаза Евы сделались большими и потемнели, когда она увидела снимок.
– Потрясающе… - прошептала она.
– Если такое впечатление производит фотография, то какова же сама картина?!
– Скоро будет готова копия, которую фирма «Галерея» собирается выдать за оригинал и продать по баснословной цене, насколько я понимаю, - сказал Всеслав, дожевывая третий бутерброд.
– О, да тут грибы? Вкусно…
– Распробовал!
– улыбнулась Ева.
Фотография «Нимфы» взбудоражила ее, пробудила какую-то неясную тревогу. До самого утра Ева так и не смогла сомкнуть глаз.
– Грех великий - хоронить самоубийцу в освященной земле, - шептал кто-то за спиной Смирнова.
– Хотя сейчас за деньги маму родную продадут, не то что христианские обычаи!
– Так ведь… ходят слухи, будто бы он не сам на себя петлю-то накинул…
– Да сам, сам!
– не согласился первый голос.
– Савва смолоду не в себе был. Чего стоит это его увлечение загробной живописью? Он, почитай, ни одной картины с натуры не написал, ни одного пейзажа! Все по могильникам ездил… до самой Италии добрался… а что толку? Мертвые - они и в Италии мертвые. Савва, видать, мысленно уже давно на том свете поселился…
– Тише… - вмешался женский шепот.
– Негоже о покойнике плохо говорить!
Голоса стихли, к великому неудовольствию сыщика. Он надеялся уловить какой-нибудь скрытый намек, какие-нибудь неожиданные предположения по поводу смерти Рогожина.
Художника хоронили в закрытом гробу. За деньги, выделенные неизвестным спонсором, удалось выхлопотать место на престижном кладбище - рядом с заброшенной могилой некой дворянки Прасковьи Рогожиной, дальним родственником которой, оказывается, являлся Савва Никитич. Захоронение срочно привели в порядок - выпололи бурьян, поправили покосившуюся плиту из темного мрамора, посыпали вокруг песочком. Справа от плиты проросла корнями вглубь мрачная ель. В вырытой яме были видны обрубленные лопатами толстые корневые отростки.
– Не знала, что Савва - дворянских кровей, - раздался за спиной Смирнова женский шепот.
– Он и по внешнему виду, и по поведению - самый что ни на есть мужик был.
– Родословную нынче тоже купить не проблема, - приглушенно отозвался мужской голос.
– Россию превратили в большой базар, где все продается и покупается!
– Тсс-с-с-с… - зашикали вокруг.
Приземистый, дородный батюшка, облаченный в траурные ризы, полную службу править не стал, - ввиду сомнительного способа ухода из жизни покойного, помахал кадилом, погнусавил что-то себе под нос, сыпанул
Плакала старуха Лосева, стоявшая рядом с сыном - понурым, отекшим с перепоя. Пашка Лось опустил голову и шмыгал носом, воровато оглядываясь. Ему явно хотелось выпить, но, судя по прилично одетым людям, вокруг найти собутыльника среди провожающих Рогожина в последний путь ему не удастся.
Рабочие скоро засыпали яму, уложили поверх венки и живые цветы, установили портрет покойного в черной рамке - Савва невесело смотрел из-под бурсацкой челки, ухмыляясь одним уголком рта. Он словно посмеивался над собравшимися - я, мол, уже покинул сей бренный мир, ребята, а вам это только предстоит. Дрянная и мрачная процедура. Этруски справлялись с этим не в пример лучше! Они бы сейчас пир веселый закатили, танцы, песни… музыку, шуточные состязания…
Смирнов и Ева договорились на кладбище находиться порознь - так больше услышать можно, увидеть. Но ничего особенного, достойного внимания, на похоронах не произошло. Все было чинно, официально, дорого и бесстрастно. Если бы не старуха Лосева, никто бы и слезинки по Савве Рогожину не проронил.
После церемонии всех желающих помянуть покойного пригласили в несколько автобусов, которые повезли их в кафе, где уже ждали накрытые столы.
Ева отказалась оставаться на поминки.
– Рогожина никто толком не знал, - шепнула она Смирнову.
– Люди будут есть, пить, говорить обыкновенные в таких случаях вещи… нам это ничего не даст.
Геннадий, видимо, тоже не собирался поминать художника - он сел в черный «Мерседес» и медленно покатил по дороге с кладбища.
– Я за ним, - сказал Всеслав, устремляясь к своей машине.
– Ты со мной?
Ева схватила его за руку.
– А можно?
– Ладно, садись… только быстрее, а то потеряем его.
Геннадий увеличил скорость, выезжая на оживленную городскую трассу. Ему и в голову не приходило, что кто-то может следить за ним. Чернов между делом, не вдаваясь в подробности, представил Всеслава как нового сотрудника. Геннадия не интересовал ни штат «Галереи», ни живопись, ни культура древней Этрурии. Он просто выполнял свою работу. Его поручитель должен быть доволен - в этом заключалась задача Геннадия.
– Куда он едет?
– спросила Ева, стараясь не упустить из виду черный автомобиль.
– Сейчас выясним.
«Мерседес» Геннадия остановился у клуба «Русский престиж» - небольшого элитного заведения, в котором был отличный кордебалет, бильярдная, комната для игры в карты, бар и ночной ресторан.
– И что мы будем делать?
– спросила Ева, когда за Геннадием закрылась дверь клуба.
– Пока не знаю…
– Этот Геннадий - хозяин заведения или служащий?
– не унималась Ева.
– У него дорогая машина. Служащему такая не по карману.