Этюд с натуры

Сенин Виктор Тихонович

— Что случилось?

— Машина… — еле переводя дыхание, сказал Петр. — Не завести никак. Видно, аккумулятор сел…

— И ты шел? Сумасшедший! Подняться на седьмой этаж!.. Подумал о старых ранах? Открылись теперь.

— Не мог тебя подвести.

И это было в его характере — умереть, но даже в малом не оплошать перед женой, сделать все, чтоб гордилась им. Муж был опорой Надежды Васильевны до конца дней своих. Вселял уверенность в минуты отчаяния, хандры. Подсказывал выход, когда положение, казалось бы, плачевное, и получалось по его. Успокоится, поразмыслит — вроде не столь все безнадежно, просто паниковала. Женщина, она хотела делиться радостями и болями, — у кого подобное не возникает?

Петр

угадывал каким-то чутьем ее настроение, не обделял нежностью. А нежным умел быть. Невольно ей хотелось хвалиться им, чувствовала, что он лучше других. Сравнивала с мужьями подруг и знакомых, убеждалась: она — счастливее. Ей приходилось, может, труднее. Правда, многие из знакомых не избавлены от домашних забот, тянут на себе воз не меньше, хотя здоровые мужчины могли бы взять половинную долю. Ко всему пьяная брань, побои. На выпивки транжирится значительная часть зарплаты. Выходит, и в материальном отношении не лучше — перезанимают, отдают долги.

Кто не знал Петра и Надю, мог подумать: скучна и однообразна их жизнь. Но скучна ли? Посещали музеи и театры чаще, чем кто-либо. Узнали, что в Москве открывается выставка произведений из Дрезденской галереи, в их числе и «Сикстинская мадонна» Рафаэля, съездили. Постоянный абонемент Петр и Надя имели в библиотеке Академии наук СССР. Петр Федорович зачитывался сочинениями Васко да Гамы, Дарвина, Миклухо-Маклая, Паскаля.

Возникали, разумеется, семейные ссоры. Близкие, узнавая о том, удивлялись: было бы из-за чего, а то — прочитанная книга. Люди скандалят из-за нехватки денег, плохого умения хозяйничать, из-за измен, двоек детей. В этой же семье к деньгам отношение особое: их никогда нет, но они есть, когда надо приобрести нужную вещь. И у Петра с Надей было всегда все для себя и для встречи гостей. Дочь с малых лет росла самостоятельной, веря отцу, что он может сделать все, как любой другой здоровый мужчина. Да, ссорились из-за прочитанной книги, нового спектакля. Но это был спор людей, имеющих собственную точку зрения и способных понять противную сторону. Их дом всегда был полон друзей. Так что на одиночество не жаловались.

Прекрасные слайды привозили профессор Владимир Павлович Бранский и Наталья Ивановна Моисеева. Они много ездили по Европе и Америке. Заслушивались повествованием Андрея Сочавы о Монголии, Виктора Наумова о Бразилии и Аргентине. Надо сказать, что подобные вечера встреч вошли в традицию задолго до телевизионных циклов «В мире животных» и «Клуб путешественников».

Вопрос о квартире назревал все острее. Во-первых, что за семья, если жена с дочерью у матери перебиваются, а муж — в общежитии? Во-вторых, подпирало то, что Жидикин заканчивал университет. Петр Федорович написал в исполком Ленсовета письмо, но получил отказ. Решил идти на прием к председателю исполкома. После долгих проволочек Жидикина все же допустили к нему. По тону разговора было ясно, что мнение уже составлено.

— Почему бы вам не уехать в деревню?

— Охотно сделал бы, — ответил Жидикин, — но на земле нужен пахарь.

— Устройтесь экономистом, плановиком!

— Жена заканчивает аспирантуру, по профессии геолог. Прервет, значит, научную деятельность. И мне в Ленинграде есть где знания приложить.

— Какой факультет закончили? Исторический, наверное?

— Математико-механический. С отличием.

Председатель исполкома посмотрел на сидящего с интересом.

— Надеетесь работать по специальности?

— Обязательно!

Председатель исполкома помолчал, погруженный в раздумья.

— Война… Сколько нашего брата покалечила, из круга жизни вырвала. Держись, моряк, много у тебя еще впереди будет всякого. Как говорится, и вечный бой… Дадим тебе с семьей двухкомнатную. Подберем, чтоб не подниматься высоко. Или с лифтом. И чтоб

с транспортом поудобнее.

Квартиру вскоре получили на Московском проспекте. Перевезли скарб, чемодан с книгами. Ремонтом занялись. Петр Федорович резал обои, подгонял, смазывал клейстером, а Надежда Васильевна наклеивала. Полы хозяин циклевал тоже сам. Изготовил знакомый острую фрезу, и скоблил ею Петр каждую паркетину. Затем покрыл лаком. Заблестел пол, как облупленное яичко. Смастерил шкафы-стенки, установил в коридоре. Такие появились в магазине много лет спустя. Навещали знакомые, восхищались: «Золотые руки у человека!» И заводили разговор то о радиоприемнике, который пылится у них, — сломалось что-то в нем, звука нет, — то о настенных часах — бой пропал. В мастерскую бы сдать, так овчинка выделки не стоит.

— Посмотреть надо.

И стали приносить часы да приемники, телевизоры, даже портфели с оторванными ручками. Петр Федорович не отказывался, принимал в починку — любил копаться в механизме, схемах, находить неисправность. Гордился всегда, что вернул вещи товарный вид, послужит и впредь. От денег отказывался и обижался, когда их предлагали.

Все бы складывалось, как того желали, только болезнь не выпускала Жидикина из своих объятий, не хотела смилостивиться. Вот уж верно, кому счастье на роду написано, того и на печи оно найдет. Другой же бьется, горемычный, а вырваться на свет не может. Коль неудача, так полосой, не выпрямиться.

Закончив университет, устроился Петр Федорович математиком в НИИ. Работа сидячая, восьмичасовой день да два часа на дорогу в оба конца. Три месяца и выдержал, после чего девять пролежал в госпитале. Не только неимоверные нагрузки свалили — раны открылись, отказывать начали почки.

Врачи подлечили, но предупредили: рискует, паралич может развиться дальше. Центральная нервная система, все взаимосвязано. Работу по силам и физическому состоянию найти не удалось. Куда только не обращались! Выслушивали внимательно, а узнав о ранении в спину, о поврежденном спинном мозге, параличе ног, теряли интерес. Чувствовалось, дело для него есть, но не берут из предосторожности. Как же, инвалид, будет отсиживаться на больничных да по курортам, а здесь план, на подмену ставить некого. Кто согласится тянуть лямку за здорово живешь?

Сколько их было, попыток? Десять? Нет, кажется, пятнадцать. И во всех пятнадцати отделах кадров разводили руками. Чем дальше, тем безнадежней вырисовывалось положение. Все возвращалось на круги своя, как когда-то в госпитале.

Жидикин чувствовал себя беспомощным в сложившихся обстоятельствах, лишним в обществе. Ни военное прошлое, ни университетский диплом с отличием не играли роли. Тяжело для мужчины — иметь семью и быть не в силах ее содержать. Петр Федорович замкнулся, молчал и курил, курил. Безучастным стал даже к дочке.

Детям, видно, больше, чем взрослым, присуще чувство такта. Таня, оставаясь с отцом наедине (даже при матери этого себе не позволяла), пыталась его развеселить, приободрить.

— Ты хмурый, потому что не умеешь ходить? — спрашивала и присаживалась к отцу.

— Немного и поэтому…

— Смотри, как я. — Поднималась и прохаживалась от окна до двери. — Видишь, я не падаю. Не бойся и ты.

Петр Федорович оттаивал, пытался встряхнуться. Тем более что в поддержке нуждалась жена. Ей надо было вылететь в экспедицию для работы и сбора материала. Вот и впрямь, пришла беда — отворяй ворота. Отказываться Надежде Васильевне от поездки — значит отстать в научной работе. Да и расценить могли отказ по-разному: мол, за мужнину спину прячется. Откладывать командировку никак нельзя. Ко всему в той ситуации, в какой оказалась семья, когда Петр Федорович лишился зарплаты, следовало еще и дорожить работой Надежды Васильевны.