Этюды Черни
Шрифт:
Обнадеживать он, что и говорить, умел. Они сидели на кровати, ели макароны с французской сухой приправой, нашедшейся в очередной железной банке, и Саша думала: «Как такое могло быть, что я ни в чем не
Понять это было теперь уже невозможно.
– Оказывается, до сих пор в моей жизни не было перемен, – сказала Саша.
– Разве? – удивился Сергей.
– Трудно поверить. Но – не было перемен, не было. Я и не знала даже, какие они бывают. Это, оказывается, очень… крупно, перемены.
Хоть электричество и работало, но свет включать не хотелось. Комната была подсвечена снегом. И лицо Сергея подсвечено было тоже – все его свободные черты.
– Если бы я тебя кому-нибудь показала, – сказала Саша, – то мне никто не поверил бы.
– А ты никому не собираешься меня показывать? – усмехнулся он.
– Я боюсь, – жалобно сказала она. – Тебя уведут.
– Саша! Я же не верблюд. И с чего вдруг теперь уведут, если до сих пор не увели? Ты же сама сказала,
– Ну да, девчонкам тебя можно показать, – решила Саша. – Любе, Кирке. Они не уведут. И они, знаешь, поверят.
– Во что? – не понял он.
– Что ты бываешь. Они это знают из личного опыта.
– Прилаживаться мне к тебе, может, и не придется. Но придется привыкнуть, что ты говоришь загадочные вещи. На птичьем языке.
За окном пролетела между соснами крупная ночная птица. Они не удивились. Природа отзывалась на каждое их слово и вот отозвалась птицей совой.
Они стояли у окна над светящимся снегом. Они входили в огромную, никогда прежде ими не виданную перемену. Эта перемена простиралась перед ними как жизнь, как любовь и как снежное поле, великанская его ладонь.
Всему верит, всего надеется, все переносит… Они осторожно вслушивались в смысл этих слов, и смысл этот был прост и очевиден, как вехи в поле, и смыслом этим поверялись перемены, и можно было без страха идти через пространство жизни по этим ясным вехам.