Этюды о конце света. Как умирала империя и рождалась Европа

Альбрехт Татьяна

Почему для этого была выбрана именно битва у Мульвийского моста?

Есть несколько причин.

Во-первых, фактически, битва за Рим – град апостолов Петра и Павла, с которым связана легенда о «Quo vadis?».

Во-вторых, война с Лицинием для этого не подходила – тут правота Константина была сомнительна, Лициний власть не захватывал, а унаследовал и получил признание своих полномочий от того же Константина. Кроме того, война с ним велась как-то неправильно: первый раз подрались в 314 году и разошлись, а потом схлестнулись через 10 лет, и тоже без особенно ярких эпизодов. Да и отрекшегося от власти

Лициния Константин сначала простил и отпустил, а потом приказал задушить. Некрасиво как!

А война с Максенцием была молниеносной и победоносной вопреки обстоятельствам. Чем не пример божьей помощи избраннику?

Вдобавок, репутация Максенция была хуже, чем у Лициния (хотя тот тоже был «хорош»), он был узурпатором, со всех сторон неправым и неугодным.

Так что выбор Евсевия не только понятный, но еще очень правильный, со всех сторон безупречный.

Да еще как красиво: Константин сначала уверовал, а потом стал императором. Не наоборот. Именно поэтому он начал покровительствовать церкви. Блестяще придумано! Браво!

И все-таки…

Евсевий, ученик Оригена, богослов, прекрасно образованный человек не мог не понимать, насколько эта легенда языческая по сути, насколько ничего общего она не имеет с Евангелиями, с Нагорной проповедью.

Низводить Христа до уровня местного божка интригана, который вмешивается в разборку двух претендентов на власть и помогает одному с прицелом на то, что тот легализует церковь – это же язычество в чистом виде. Чем тогда Иисус отличается от гомеровских богов, которые устраивают свары во время сражений ахеян с троянцами и помогают своим любимцам?

Конечно, с точки зрения государства и церкви, как государственного института (естественно, Евсевий и прочие иерархи того времени надеялись на то, что церковь станет не только признанной, но и государственной) – логика железная.

А с точки зрения веры?

Как согласуется покровительство в войне с проповедью мира и прощения врагов?

Как сопоставить «Сим победишь» и «Блаженны миротворцы, ибо наречены они будут сынами Божьими», «Любите врагов ваших и молитесь за тех, кто гонит вас»?

Я понимаю, апостол Павел, видение по дороге в Дамаск.

«Почто гонишь меня, Савл?» – и яростный гонитель становится самым великим проповедником новой веры, фактическим основателем христианских общин, первым миссионером (ведь пока Павел не стал проповедовать у язычников, апостолы так и сидели в Палестине).

Тут все понятно. Логика жизни и смерти апостола безупречна.

А вот легенда о явлении креста перед битвой у Мульвийского моста никак не может связаться в моем сознании и сердце с христианством (не историческим, а тем, что звучит со страниц Евангелий и Посланий).

Она не укладывается даже в августинову логику войны, ибо война между тетрархами была просто борьбой за власть, а необходимой и неизбежной защитой родной земли от посягательств, не борьбой добра со злом.

Где-нибудь в эпосе, жестах, сагах, в сборнике кельтских или германских преданий ей самое место. А вот в истории христианской церкви…

Как христианство вышло из подполья.

Медиоланский

эдикт Константина Великого

15 июня 313 года римский император Константин I издал Медиоланский (Миланский) эдикт, который объявлял христианство легальным и возвращал христианам конфискованную у них собственность.

Вот его текст, сохраненный Лактанцием и Евсевием Кесарийским:

«Император Цезарь Галерий Валерий Максимиан, непобедимый, август, великий понтифик, великий Германский, великий Египетский, великий Фиваидский, великий Сарматский пятикратно, великий Персидский двукратно, великий Карпский шестикратно, великий Армянский, великий Мидийский, великий Адиабенский, с трибунскими полномочиями в 20-й раз, император в 19-й, консул в 8-й, отец отечества, проконсул; и император Цезарь Флавий Валерий Константин, благочестивый, счастливый, непобедимый, август, великий понтифик, с трибунскими полномочиями и император в 5-й раз, консул, отец отечества, проконсул; и император Цезарь Валерий Лициниан Лициний, благочестивый, счастливый, непобедимый, август, великий понтифик, трибун в 4-й раз, император в 3-й, консул, отец отечества, проконсул – своим провинциалам [желают] здравия.

Среди прочих постановлений наших на благо и пользу государства первым пожелали мы исправить все дела римлян в соответствии с древними законами и общественным порядком и позаботиться о том, дабы и христиане, которые оставили учение собственных прародителей, пришли бы к здравомыслию. Поскольку по какой-то причине сих христиан обуяло такое своеволие и охватило такое неразумие, что они не следуют тем установлениям древних, которые прежде установили, быть может, сами их отцы, но по своему усмотрению и своевольно сами себе создавали законы для соблюдения и с противными намерениями собирали разные толпы. Затем, когда последовало это наше повеление, чтобы они вернулись к установлениям предков, многие под угрозой покорились, а многие подверглись смятению, казненные различными способами.

Но поскольку многие остаются в этом безрассудстве и мы увидели, что они ни богам небесным не воздают надлежащего почитания, ни к Богу христиан не обращаются, мы, следуя нашему снисходительнейшему милосердию и неизменной привычке даровать всем людям прощение, решили незамедлительно распространить и на них наше снисхождение, дабы они снова были христианами и составляли свои собрания, так, чтобы не совершать ничего против порядка; в другом послании судьям мы разъясним, что они обязаны соблюдать.

Посему, в соответствии с этим дозволением, они должны будут молиться своему Богу о здравии как нашем и государства, так и своем собственном, дабы и государство ни в каком отношении не терпело вреда, и они могли беззаботно жить на своих местах».

Предыстория этого важнейшего для христианской церкви документа длинна, драматична и чрезвычайно интересна.

Император Диоклетиан разделил империю сначала на две, потом на 4 части, чтобы легче было управлять столь обширной разноликой территорией. Но, прежде чем делить государство, принцепс сумел его собрать и навести в нем хоть какой-то порядок после хаоса и анархии III века.