Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
Шрифт:
Пока шли ремонтные работы, тысячи зевак приезжали на берега реки Тэй, чтобы своими глазами увидеть место страшной трагедии. А если повезет, то и услышать рассказ очевидца.
Обычно водил эти своеобразные экскурсии путевой обходчик Томми Баркли. Подсчитывая по вечерам честно заработанные шиллинги, Баркли прикидывал, когда он сможет распрощаться с ненавистной железной дорогой и открыть в Эдинбурге табачную лавку. Ах, как же ему повезло!
Взрыв в Галифаксе, или За 28 лет до конца света
6
Капитан Ле Медек обвел взглядом свою команду. Да-а, такого отребья под его началом еще не было. Французы, поляки, итальянцы, американцы, всякой твари по паре. И прошлое соответствующее — большинство успели отсидеть в тюрьме за различные прегрешения, а некоторые — не по одному разу. Но выбирать не приходилось. Как там говорят французы? На войне, как на войне! Опытные моряки все на линкорах и крейсерах, так что грузовые суда приходится укомплектовывать всяким сбродом вроде вон того негра с вывороченными губами и желтыми пеньками зубов. Ходят слухи, что этот урод отправил на тот свет белого арендатора и его семью, всего семь душ. Как открутился от электрического стула — загадка. И на корабль наверняка завербовался для того, чтобы не мозолить глаза стражам порядка. Такой вот контингент… Да, война, оно конечно, у нее свои законы, и все же ему бы хоть пяток настоящих моряков, знающих, что такое Атлантика!
Ле Медек нахмурился. Себя он считал «настоящим» и свое прозябание на построенном в 1899 году «грузовике» водоизмещением в жалкие 3121 тонну, длиной 97,5, шириной 13,6 и осадкой 4,6 метра приписывал исключительно проискам недоброжелателей и завистников. Он, видите ли, склонен к неумеренному питию! А скажите на милость, может ли истинный моряк без этого обойтись?
Матросы переговаривались и настороженно посматривали на хмурого кэпа. Его насупленные брови и гуляющие по скулам в желваки ничего приятного не обещали.
— Вывернуть карманы!
Этого они не ожидали. Двое американцев, превыше всего почитавших личную свободу, заартачились было, но к ним шагнул двухметрового роста боцман, пудовые кулаки которого были отлично знакомы команде, и янки притихли.
— Всем сдать спички, трубки и табак! — последовал новый приказ. — Ну, живо!
На этот раз зароптали многие.
— Дурьи головы! — повысил голос Ле Медек. — Всем известно, какой груз мы принимаем на борт. Не знаю, как вам, а мне не хочется вознестись на небеса из-за неосторожно брошенной спички. Поэтому пользоваться открытым огнем отныне запрещено. Курить дозволяется только на корме под надзором боцмана. Он же будет выдавать курево. Все ясно?
Команда
Ле Медек повернулся, сделал шаг, остановился:
— И последнее. Увольнения на берег в Галифаксе не будет. Что? Молчать! Еще не хватало, чтобы всякий встречный-поперечный трепался, на какой «пороховой бочке» мы выходим в море. Мне поручено обеспечить абсолютную секретность, и, будьте уверены, я ее обеспечу. А шибко умных и строптивых я лично сопровожу в военный трибунал. Есть желающие? Нет? Прекрасно.
Капитан взялся за поручни трапа и поднялся на мостик.
Через два дня французский пароход «Монблан» покинул порт Нью-Йорка и взял курс на Канаду. Там, в Галифаксе, будет сформирован конвой, который отправится через Атлантику в воюющую Европу, в порт Бордо. На одиночное плавание уже давно никто не отваживался — немецкие субмарины с их смертоносными торпедами успели образумить самых отчаянных.
Тяжело утюжа волны, со скоростью 11 узлов «Монблан» двигался к Галифаксу. Четыре корабельных трюма были переполнены, в них находились: 300 тонн тринитротолуола, 2300 тонн пикриновой кислоты, которая на четверть мощнее тротила, и 10 тонн порохового хлопка. Кроме того, на палубе были размещены бочки с бензолом для броневиков и танков, всего 35 тонн. В пересчете на тротиловый эквивалент все это составляло по меньшей мере 3000 тонн взрывчатых веществ.
На корме «Монблана» было оживленно. Матросы курили, подначивали мрачного боцмана, вдруг превратившегося в буфетчика, задирали ниггера с гнилыми зубами и гадали, чего хорошего ждать им от будущего.
Ничего хорошего.
«Монблан» встал на рейде Галифакса день в день, минута в минуту. Ле Медек поздравил себя: первый отрезок дальнего пути пройден без происшествий. Связавшись по радио с представителями Британского адмиралтейства и доложив о прибытии, он получил приказ сняться с якоря завтра, 6 декабря 1917 года, в 8 часов утра и проследовать через проход Тэ-Нарроуз в бухту Бедфорд, к пирсам Ричмонда, северного пригорода Галифакса.
— Делать им нечего, — проворчал капитан «Монблана».
По его разумению, раз уж команде все равно нельзя покидать судно, разумнее было оставаться на внешнем рейде и здесь дождаться, когда караван выйдет из бухты и направится в океан. Однако спорить с военным ведомством смысла не имело — эти чинуши не привыкли отказываться от принятых решений. Бюрократия — та же ржавчина, что глодает корпуса кораблей, от нее нет спасения.
Уточнив у первого помощника, во сколько прибудет лоцман, Ле Медек спустился в каюту, где его ждала бутылка отличного ржаного виски.
Утро следующего дня выдалось туманным, однако лучи солнца быстро разогнали призрачную дымку над водой, открыв взорам картину, ради которой сюда не раз приезжали художники-маринисты. Берега залива с одной стороны были усыпаны маленькими, будто игрушечными домиками городка Дартмут, берег противоположный занимала центральная часть Галифакса. Красота!
Вот от причала отвалил катер, и вскоре на «Монблан» поднялся лоцман — высокий мужчина в брезентовом дождевике и фуражке с черным лаковым козырьком.