Eurocon 2008. Убить Чужого
Шрифт:
Аська зажала рот ладонью.
Как ни странно, это оказался какой-то очень спокойный вечер. Едва ли не безмятежный. Говорят, вот так же успокаиваются подсудимые, выслушав приговор. Здесь было немножко не так, никакой определённости весть, принесённая Костей, не добавила, просто абсурд перешёл некую дозволенную границу – и лютая давящая реальность превратилась в легкомысленные враки. «Зомби среди нас», «Тутанхамон сообщил, что его убили неандертальцы-ниндзя», «Дети-индиго – наследники лемурийцев»…
С этим можно было сосуществовать.
Бу давно спал в облюбованной им каморке (это был, наверное, стенной шкаф, но с узким, в одну створку, окном во двор; внутри стояла кушетка), а Аська и Костя всё сидели на кухне и разговаривали. О многом. О разном. И когда Костя неловко смял разговор и сказал, что ему, наверное,
Костя остался.
Им было хорошо вдвоём.
Они успели много рассказать друг другу, прежде чем зазвонил квартирный телефон. Так, Костя признался, что в институте был в Аську безумно влюблён, но почему-то робел (ни перед кем не робел, а перед Аськой – вдруг… такая вот незадача), и Аська попала в сети Стаса. А теперь Костя счастлив… Аська же рассказала странную историю, которая произошла с ней на последнем курсе, когда они со Стасом уже год прожили вместе. Она искала хорошую тему для диплома, и один дядька из «Часа пик» предложил ей съездить в деревеньку на Новгородчине, где какие-то колдуны успешно вылечивают наркоманов. И Аська поехала, у неё уже было удостоверение «Пресса», и она считала себя матёрым фрилансером. Деревенька оказалась не деревенькой, а брошенным военным городком из трёх пятиэтажек, плюс то ли школа, то ли клуб, плюс полсотни кирпичных фундаментов для лагерных палаток. Всё это было немыслимо чистым, окна блестели, гуляющие парочки просто лучились счастьем, везде, где только можно, росли цветы. Аську провели в клуб к главному колдуну, которого звали Ингмар. Он походил не на прибалта, а на индейца: смуглый, скуластый, с постоянно прищуренными глазами; прямые волосы колера «соль и перец» спадали ниже плеч. И ещё он был огромен. Метра два в высоту – в тех редких случаях, когда вставал: что-то у него было с коленями, не держали колени, – и чуть ли не метр в плечах. Аська, как только увидела его, почувствовала страшную робость и дрожь и какое-то патологическое желание подчиняться, великую радость от грядущего подчинения… в общем, она тут же подползла к нему на коленях и сделала ему минет – и пришла от этого в сильнейшее возбуждение. Потом всё как-то слилось: её трахали разные парни, вылизывали девчонки, а ей хотелось всё больше и больше, ещё и ещё, потом она оказалась на огромной кровати с Ингмаром, а потом мир буквально лопнул, она помнит только белое с голубыми прожилками сияние вокруг, и всё. Очнулась она в прохладной просвечивающей палатке, и ей было так хорошо, как никогда раньше, хотя тело болело и ныло, она думала, что сейчас следующий день, но оказалось, что прошло уже три дня, её навещали приветливые солнечные девочки и с чем-то поздравляли, а потом дама постарше принесла папку с отпечатанными листками, это была практически готовая дипломная, и Аську вежливо, но непреклонно выперли за ворота. Интересно, что вскоре все воспоминания об этих днях – вернее, одном дне, она помнила только первый, – выветрились, побледнели, почти испарились, как испаряется сон, и вот только сейчас она очень ярко, в подробностях, вспомнила – опять же так, как вспоминают внезапно сны… Стас не сказал ей ни слова по поводу долгого отсутствия, и добрые подружки ей тут же объяснили почему: потому что он вовсю использовал эти дни, чтобы попрощаться со своей бывшей. И Аська, узнав об этом, тоже промолчала. У них всё было замечательно, потом выяснилось, что она беременна, но от кого, она не знает по сей день. Скорее всего от кого-то из тех случайных парней…
Такие вот весёлые истории (потому что прорвало; потому что было можно) они рассказывали друг другу в свою первую ночь, пока речи (и не только речи) не прервал испуганный телефонный звонок.
Костя дотянулся до аппарата, не вставая, но зацепил в темноте кнопочку громкой связи, и голос Антона раздался совсем рядом, сопровождаемый какими-то шорохами:
– Костя? Слушай внимательно. Я всё раскопал. Это «Солнечный Храм», они всё про вас знают, меняйте берлогу, живо… о чёрт…
Мимо проехала машина, послышалось три негромких хлопка.
– А-ах!.. – всхлипнул Антон. – Да… уй, мамочка…
Машина вернулась, остановилась, хлопнула дверь.
– Не… не надо, – сказал Антон.
Ещё хлопок. Долгая тишина. Потом что-то упало.
В темноте комнаты раздались громкие приближающиеся шаги. Остановились. Шорох. И – чьё-то громкое, как после забега, дыхание. Так дышат, раздувая ноздри.
Костя осторожно, как неразорвавшуюся гранату, положил трубку.
– Уходим, – произнес он негромко и потянулся за штанами. – Пять минут у нас на всё.
– Зачем? – глупо спросила Аська и уже всё поняла сама, но он объяснил:
– Антон
– А куда?
– Не знаю куда. А, нет – знаю… – И он даже слегка улыбнулся.
Ночь была предгрозовая. После долгой невыносимой жары такое творилось в небесах… О-о!
Сборы заняли если не пять минут, то точно не больше десяти. Костя, держа на руках так и не проснувшегося Бу, куда-то вёл дворами – Аська вскоре потеряла направление, просто бежала, путаясь в широченной юбке. Она вообще плохо знала эту часть города. Вскоре они вырвались на проспект, Костя тормознул «шахид-арбу» и, имитируя (на взгляд Аськи, очень убедительно) цыганскую манеру речи, объяснил многоречиво, куда им надо. Потом они пересекли почти в полной темноте и под начинающимся дождём (крупные редкие капли били гулко, казалось, удары отдаются в прокалённой земле) большой пустырь, оставляя слева какие-то павильоны, вышли к другому проспекту и там поймали ещё одну машину.
– А теперь ещё немного пешком, – сказал Костя, когда машина, резко развернувшись, унеслась обратно, к обжитым местам. – Нам вон туда…
– На Канонерский? – догадалась Аська.
– Ага. Бывала там?
– Давно. Загорать с девчонками ездили…
Ветер усиливался, хлопал чем-то вдали. Пахло водой и железом.
Неподалёку от входа в туннель кто-то стоял. Мужчина зрелых лет с собакой на поводке. Бессонница. Когда они проходили мимо, он посмотрел сквозь них, а собака тихо предостерегающе рыкнула. Шагов через тридцать Аська почему-то оглянулась. Мужчина смотрел им вслед, держа руку возле уха.
– Он кому-то звонит, – прошептала Аська.
– Почему бы нет? – отозвался Костя.
– Они следят за нами, – пискнула Аська. – У них всюду свои люди.
– Ничего. Ещё минут двадцать…
Потом мимо них медленно проехала машина. Кто-то, сидящий на заднем сиденье, оглянулся.
– Следят, – повторила Аська.
Ей казалось, что за множеством оконных стёкол прячется множество лиц.
– Сюда, – сказал Костя.
И тут прямо над их головами раскололось небо.
Фёдор походил на небольшого медведя и жил в берлоге. Как выяснилось, он ещё не ложился и ляжет не скоро, а может, и вообще эту ночь пропустит, ну её. А пацан пусть спит, это хорошо, дети лучше всего, когда они спят. Прямо не налюбуешься… Стен в берлоге не было, всё книги, лыжи, вёсла, полушубок, спортивные кубки, гитара, фотографии, вымпела – и он вперевалочку шастал между всем этим, удивительным образом огибая стоящий поперёк берлоги древний красного дерева шкаф; за шкафом стоял гигантский кожаный диван с торчащими пружинами, на котором сейчас дрых Бу. Фёдор был анархист-одиночка и теоретик городской партизанской войны. Аську Костя представил ему как жену своего приятеля, на которого наехали какие-то отморозки, приятель лёг на дно, и теперь они охотятся за семьёй, и вот надо спрятать, посоветуй. В органы обращаться нельзя, среди отморозков замечены были прокурорские.
– Ну да, такие времена, – согласился Фёдор и предложил на выбор три варианта: за границу, или в глушь, или – скрываться в большом городе, то есть либо здесь, либо в Москве. Но Москва – это на крайний случай. Лично он, Фёдор, предпочёл бы третий вариант из соображений парадоксальности, потому что мало кто умеет по-настоящему прятаться в городе, но если хоть чуть-чуть освоить это искусство – хрен найдёшь.
– Вот эту тетрадку на досуге почитаете… – Он достал и подал. – Цыганами вы прикинулись – это умно, но недостаточно… впрочем, ладно, об этом мы ещё поговорим. Над внешностью профессионально поработать, новые документы сбацать – это первый шаг. Хуже с биографией… но и тут можно кое-что сделать, пока не заморачиваемся, это задача на послезавтра. Ну что, Аня, будем работать?
Аська кивнула.
– Для начала надо вас аккуратненько поселить у хороших людей – именно у людей, Костя, среди людей, где прятать лист? – в лесу! Но провернуть это так, чтобы все думали, что вы тут давно. Или уезжали и вот вернулись. Понимаешь, Костя? А так, как вы прятались, вы себя на обозрение выставляли, выделялись вы из массы, понимаешь?
– Уж не хочешь ли ты нас определить в табор? – спросил Костя.
– Это было бы идеально, но сейчас – никак, связи утратил. Всех моих корешей цыганских – того. – Он провёл пальцем по горлу. – Скоро вообще нормальных цыган не останется… Но вот репатриантов мы из вас сделаем… откуда бы? – а, давай из Грузии, нынче легко поверят. В общем, чайку на грудь примем по триста грамм, одёжка уже высохла, наверное, – и поедем на хату. Вам с сахаром?