Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба
Шрифт:
Было ли покушение в Неаполе?
Ева никогда не была настроена слишком воинственно и тем не менее от души радовалась, когда вскоре после Судетского кризиса смогла предъявить Чехословакии свой собственный счет.
Вообще-то основания у нее были. С отцом она теперь виделась крайне редко и поэтому очень удивилась, когда он вдруг заявился к ней с пылающим от гнева лицом. Оказывается, один из друзей Фрица Брауна купил в Праге чешский журнал и потом в кафе показал его всей компании. В журнале была опубликована сделанная в Берхтесгадене фотография Евы с подписью: «Гитлеровская маркиза Помпадур». Естественно, отец обрушился на Еву с упреками. Сама она совсем недавно вернулась со съезда в Нюрнберге, где напрасно ждала приезда родителей в надежде, что грандиозное зрелище убедит их в правильности её выбора. Поэтому она прислала им почтовую открытку с изображением Гитлера в партийной униформе. Любое другое
Итак, отец и дочь обменялись взаимными упреками. Как смела она так запятнать честь семьи! В ответ Ева гордо заявила: «Нас может разлучить только смерть!» фриц Браун запретил дочери появляться в его доме, и несколько месяцев они вообще не поддерживали никаких отношений.
Все это время отец упорно отказывался вступать в НСДАП, ставя тем самым под угрозу свою карьеру. В одном из писем Ева с обидой писала, что его обошли производством в следующий чин, хотя должны были сделать это в конце года. После бурного спора с дочерью Фриц Браун пришел к директору училища и заявил, что готов немедленно уволиться с работы. Он рассказал ему о публикации в чешском журнале и закончил сумбурную речь словами: «Человек, утративший авторитет у собственных детей, не вправе исполнять обязанности учителя». Директор не замедлил подробно описать инцидент в официальном документе и обратился за советом в вышестоящую инстанцию. Разумеется, руководство поспешило успокоить Фрица Брауна. Отныне он твердо знал: никто не осмелится уволить человека лишь за то, что его дочь — возлюбленная самого фюрера. Пусть это нигде не подтверждено, однако уже одно только предположение гарантировало отцу почти полную неприкосновенность.
Гитлера известили о конфликте по телефону. Он посоветовал Еве немедленно помириться с отцом и угрожающе сказал Гофману: «Если еще хоть одна фотография фрейлейн Браун появится в продаже…» Режим секретности был ужесточен до крайности, «Что бы ни происходило в моем доме, — заявил Гитлер обслуживающему персоналу, — это ни в коем случае не должно стать достоянием гласности». За нарушение запрета полагалась суровая кара.
Публикация в чешском журнале не вызвала в Германии никакого отклика. Вплоть до недавнего времени имя Евы Браун практически ни разу не упоминалось в дипломатических отчетах и сообщениях аккредитованных в стране иностранных корреспондентов. Это отнюдь не означает, что за рубежом о ней совершенно ничего не знали. В Британском музее в Лондоне хранится копия секретного донесения одного из агентов «Интеллидженс Сервис» с перечислением женщин, заподозренных в интимной близости с Гитлером. Среди них упоминается также и Ева Браун. Кто-то уверял, что Второе бюро при французском генеральном штабе также располагало сведениями о ней, как, впрочем, позднее и американское ОСС [40] , составившее на Еву Браун целое досье. По неподтвержденным данным, эта организация даже разработала план ее похищения. Но поскольку доступ к архивам ОСС до сих пор почти полностью закрыт, невозможно проверить достоверность этих сведений. Аллен Даллес, в 1942–1945 годах представлявший ОСС в Европе, в ответ на вопрос автора лишь загадочно улыбнулся и тут же перевел разговор на другую тему. Известно также, что корреспондент ТАСС в Берлине всячески пытался окольными путями получить информацию о Еве Браун.
40
ОСС — Организация стратегических служб; созданный в годы Второй мировой войны в США разведывательный орган, ставший зародышем ЦРУ.
Курт Шушниг утверждал, что в здании на Балльхаусплац в Вене не имели ни малейшего представления о существовании Евы Браун, хотя в жизни самого бывшего федерального канцлера Австрии она сыграла определенную роль. Во время последнего перед аншлюсом [41] визита Шушнига в Берхтесгаден Гитлер запретил подавать еду и напитки, рассчитывая, что ледяная атмосфера приема запугает австрийца и лишит его воли к сопротивлению. Но находившаяся тогда в «Бергхофе» Ева игнорировала это указание и приказала прислуге сервировать стол. Сама она лично проследила за приготовлением овощных блюд, так как, по ее словам, «фюрер дол жен регулярно питаться, и вообще по отношению к политическим деятелям, неважно, кто он, нужно вести себя вежливо». Таким образом, Ева время от времени отваживалась преподать своему возлюбленному урок хороших манер.
41
Аншлюс — акт присоединения Австрии к Германии в 1938 году.
Позднее приговоренный к пожизненному
У Евы был свой повод воспринимать аншлюс как великое событие. Ведь он дал ей возможность впервые съездить вместе с Гитлером за границу. Фюрер отправился в Австрию не без некоторых опасений и потому был просто потрясен видом ликующей толпы, заполонившей улицы его родного города Линца. По мнению Фрица Видемана, Гитлер сперва совсем не собирался включать Австрию в состав Германии, намереваясь установить своего рода федеративные отношения между ней и Рейхом. Бурное ликование австрийцев побудило его пересмотреть свои взгляды, ибо он убедился, что большинство населения на его стороне. Теперь ему потребовалось присутствие рядом любимой женщины. Без ее преданных глаз он не смог бы в полной мере ощутить вкус победы.
Он позвонил Еве из Линца и настоятельно попросил встретиться с ним в Вене. В поездке ее сопровождали только мать и подруга Герда. Их поместили в отеле «Империал». Они, правда, считались «официальными лицами, входящими в состав «эскорта фюрера», но во всеобщей суматохе никто не обращал на них особого внимания. «Более величественного зрелища даже представить себе невозможно», — восторженно писала Франциска Браун своей Ильзе. Ева же выразила отношение к историческому событию короткой фразой на почтовой открытке: «Я просто обезумела».
Обезумела от чего: от гордости, от чувства полного удовлетворения? Или от того, что попала в совершенно безумный, в чем-то даже ирреальный мир? Город, где Гитлера всячески унижали и где он влачил жалкое, полуголодное существование, встретил его так, как ранее не встречал ни одного из австрийских императоров. Десятки тысяч венцев всю ночь напролет пели перед отелем, в котором остановился Гитлер. Никто не принуждал их прийти сюда и радостно смеяться. Среди них находились не только нацисты, и делали они это вовсе не из страха перед гестапо. У тайной полиции просто еще не было времени обосноваться прочно в бывшей столице Австрии. А ведь совсем недавно отец Евы и ее сестра Ильзе в один голос утверждали: немцы, дескать, в большинстве своем уже раскаиваются в том, что дали Гитлеру власть, на прессу надет намордник, она ничего не пишет ни о концлагерях, ни о преследовании евреев, люди лишены возможности свободно выражать свое мнение, за рубежом фюрера люто ненавидят… А тут вдруг Гитлер пересекает границу покоренного им без единого выстрела соседнего государства, где его встречают как божество, внезапно спустившееся с Олимпа на землю.
В отеле Еве предоставили номер, лишь узким коридором отделенный от спальни Гитлера. В тот вечер он долго стоял на балконе с вытянутой рукой, приветствуя ликующую толпу, которая, естественно, даже не подозревала о присутствии рядом с новым кумиром его возлюбленной.
В Германии о Еве тоже, разумеется, почти никто не знал, за исключением узкого круга высокопоставленных особ и обслуживающего персонала. Ничего другого нельзя было ожидать в условиях режима, подвергшего печать и радиовещание строжайшей цензуре» тщательно контролировавшего любую информацию о частной жизни Гитлера, жестоко каравшего за любые вольные рассуждения о ней и заполонившего страну потоком публикаций, призванных убедить широкие массы в том, что высший государственный пост занимает человек, день и ночь пекущийся о благе Рейха и ни о чем другом даже и не думающий.
Усиливающаяся изоляция Гитлера, за исключением заранее тщательно подготовленных мероприятий, старавшегося не появляться на публике и все чаще предпочитавшего уединяться в недоступном обывательскому глазу Берхтесгадене в тиши Баварских Альп, и, наконец, война, наглухо отгородившая фюрера от остального мира, — все эти обстоятельства способствовали превращению Евы в своеобразную «фигуру умолчания».
Правда, Германию, как, впрочем, и целый ряд других стран, захлестнула волна слухов и сплетен. Многие, в том числе, естественно, журналисты, охотно припадали к этому мутному источнику, но такого рода Vox populi [42] не только не удовлетворял, но, напротив, еще больше разжигал любопытство. Выбрать из этого набора версий наиболее реальную было делом почти безнадежным. Даже если бы тогда кто-либо упомянул в присутствии автора имя Евы Браун, он, несомненно, никак бы не отреагировал на него.
42
«Vox populi» (лат.) — «глас народа».