Ева и головы
Шрифт:
— А откуда ты родом?
Этот вопрос поставил Эдгара в тупик. Он открыл рот, чтобы ответить, но ограничился лишь междометьем: «умм»… Потом вдруг с подозрением и почти что ненавистью уставился на Еву.
— Ты что, не помнишь, где ты родился? — усомнилась девочка.
— Ты украла.
— Я? — Ева замотала головой. — Честное слово, у меня ничего нет! Тем более, твоей родины. Можешь посмотреть…
— Ты ношная ведьма. Ведьма-тень. Нету на тебе креста, диавольский морок…
— Но сейчас же день, а я не исчезла! — закричала с возмущением Ева. — И, уж конечно, меня крестили после рождения.
Этот довод неожиданно
— Голова этого человека, — костоправ постучал раскрытой ладонью по лбу, — закостенела, стала вся насквозь твёрдой, как камень. От нежных розовых хрящей, которые обычно бывают под волосами, и туда, глубже, не осталось ничего. Я не помню ни где находилась та деревенька, ни как называлась.
— Свиные хрящики в голове? — озадаченно спросила Ева. — Розовые цветом?
— Может, такие, — сказал Эдгар, — Может, и нет. Я видел только свои.
— Это чушь. В свою голову не заглянешь, как не извернись.
— Я держал их в руках, маленькая улитка. Они были у меня на руках, стекали, струились… Один раз, когда был ещё невысоким и даже собственной матушке доставал только до груди. Видишь, какая у меня плоская голова?
Ева, захваченная возникшей в голове картиной, даже вскочила на ноги. Ей представился великан, держащий в руках странную, мудрёную штуку со множеством ручек, рукояток и носиков, по которым стекала прозрачная жидкость… А в голове у него — ничего, пустота, будто там устроил нору какой-то грызунишка.
— Как же мне увидеть, — сказала девочка, — ты слишком высокий, даже когда сидишь. Кроме того, на тебе эта шляпа…
Эдгар сорвал головной убор, опустил поводья. Девочка смотрела, как голова спутника, похожая на планирующее с ветки осиное гнездо, бесконечно долго спускается к ней. Он опустился на колени, потом упёрся руками в качающийся пол, как будто приготовился совершить земной поклон. Голова костоправа и правда очень необычной формы. Будто камень, один конец которого за тысячелетия уступил мягкой, дебелой, но такой упрямой земле, и распрямился, разгладился в угоду её пальцам.
— Здесь, прямо в центре, была дырка, — послышался низкий, гудящий голос. Девочка зачарованно коснулась пальцами места, где у обычных людей должна быть макушка и Эдгар едва не свалился кубарем вперёд, под колёса, без конца осеняя себя, Еву, всё вокруг крёстным знамением. Шляпа улетела бы прочь, если б девочка не схватилась за неё, как утопающий за ветку. Осёл остановился, повернул к ним морду и наградил долгим удивлённым взглядом.
Когда, наконец, всё успокоилось (Эдгар, видя, что Ева не растворяется в воздухе и не корчится в белом пламени, вновь угнездился на своём насесте), девочка спросила:
— Кто, всё-таки, это сделал?
Цирюльник нехотя ответил:
— Один мальчишка, который говорил: «ты порось». «Ты — неразумная тварь».
— Он называл тебя поросем?
— Разломил голову камнем, и оставил умирать возле реки. Таким меня нашёл и учитель.
— Ты отомстил ему потом? Тому мальчишке?
Эдгар впал в глубокую задумчивость, будто воспоминания вели куда-то
— То было странное время. Иногда мнилось, что оно никогда не кончится. Мир большой и загадочный, простые вещи исчезли, будто их и не было, — лицо его, строгое, белое, будто кокон бабочки, внезапно прорезала улыбка и была она для Евы, как солнечный луч. Эдгар пошевелил пальцами правой руки, — Всё, что… знаешь… туда-сюда движется, потеряло смысл. Но тому была достойная замена, та замена — как птенец кукушки… Было чувство такое, будто стекают по внутренним стенкам черепа жидкости. Потом было чувство… ощущение каждой косточки, каждого сустава. Потом прошло много вёсен, и когда я впервые смог их счесть — мстить уже было некому. Тот, плохой человек, давно уже воевал с рыжими людьми-в-воловьих шкурах. Да, может, там и сгинул. Да и не за что уже его наказывать. Сейчас я совсем другой, и только сонмы святцев знают, нашли б меня те мысли, которые находят сейчас, если б я остался тем, кем был.
Он посмотрел на девочку так, как разоткровенничавшийся посреди леса старик-отшельник смотрит на трухлявый пень — воспринял ли он излияния и шепнёт ли кому потом, или лучше сесть на него, и сторожить, не слезать до конца времён? Потом продолжил:
— Мысли, они гоняются за человеками, как стрекозы за мошкарой, маленькая сойка. Только определённым мыслям нужны определённые люди. Лишь Господь знает, о чём бы я думал, если бы остался тем, другим…
Когда охровые, будто намазанные краской, поля подошли к концу, Эдгар и девочка слезли, чтобы сорвать себе немного колосков. До сбора урожая ещё далеко, но пожевать стебелёк с пахнущими хлебом семенами всегда приятно. На завтрак они ели то, что собрали ей с собой родители: лепёшек оставалось ещё на два раза, нашлось даже немного вяленого мяса — Эдгар нашёл его завёрнутое в листья, по запаху, а Ева пришла в бурный восторг и заявила, что у цирюльника нос, как у пса.
— Человеку нужно чуять болезнь, — сказал он. — Многие болезни распознаются по запаху.
— Значит, ты лечишь не только сломанных людей?
— Сращивать переломы и ровнять бороды, — спокойно поправил Эдгар. — Ещё стричь ногти. С Божьей помощью я умею властвовать над сращиванием костей. Некоторые прочие болезни можно только опознать. Но это работа для настоящих лекарей.
— Тех, что в университетах, — кивнула девочка. — В Болонье и Са…
— Не встречался с ними, — перебил Эдгар, — и вовек бы не встречался. О, потопы и вулканы Содома! Да поможет Бог им и тем, чья плоть под их ножами.
Задали работу челюстям и девочка, не умея во время еды усидеть на месте, принялась сочинять историю. Прошло некоторое время, прежде чем она поняла, что рассказывает её своему спутнику вслух. Так происходило со многими сказками: они возникали так, будто их надул в одно из ушей Евы ветер, а потом проливались во внешний мир. И слышал их кто-нибудь или нет — в сущности, не важно.
— Жила одна маленькая девочка, которую забрал к себе домой великан. Он проходил через их деревню и случайно наступил на дом её родителей. Выжила только малышка. И великан сказал: «забирайся ко мне на ступню, я повезу тебя к себе. Будешь жить у меня высоко в горах и не знать ни в чём нужды»…