Ева, верни ребро!

Липневич Валерий

– Смена караула,– бодро начинает он.

– Вы меня ждете? – она делает движение к нему, так интимно, что он сразу успокаивается и забывает все свои маленькие обиды.

– Нет, в принципе, но… – говорит он очень неискренне.

– Вы извините, – виновато звучит ее голос, – но мы сейчас торопимся. Мы сегодня уезжаем.

– Галина! – Виктор бросается за ней так стремительно, что прохожие оборачиваются. – Простите! У вас есть телефон?

– Да, есть. Но я не скоро приеду. Мы еще где-нибудь увидимся, – обнадежила она.

– Да, конечно, – подтвердил он

бесстрастно.

– Стал как столб посреди дороги!

– Извините… Резко повернувшись, Виктор куда-то заторопился, словно надеясь, что сама торопливость подскажет куда.

А ВОТ И ЦИРЦЕЯ

Высохшая старушка в черном платке и с осадком обиды на лице – как осадок на стенках выкипевшего чайника – молча открыла Виктору дверь и сразу ушла в свою комнату. Виктор несколько раз пробовал с ней заговорить, но ничего не получалось. Она даже на приветствия не отвечала. Считалось, что это дальняя родственница, какая-то осетинская княжна. Сквозь негромкую приятную музыку пробивался оживленный голос Заиры.

– Я уже балдею, такой интересный мужчина… А Верка ему: тра-ля-ля! тра-ля-ля! В общем, все испортила…

– Привет чесной компании!
– - еще не решив, уйдет он сразу или немного посидит, произносит Виктор бодрым голосом. Словно уловив эту нерешительность, Заира взяла его руку и усадила на стул подле Веры.

– Видишь, Верка, я совсем не жадная.– Заира села на тахту рядом с парнем, который сидел, упираясь локтями в колени и закрыв лицо ладонями. Виктор отодвинулся от Веры и расположился посередине между ней и Заирой. Та сразу прокомментировала:

– Ну не хочет, Верка. Ну что я сделаю! Вить, не смотри на меня так строго, я совсем пьяная. Беня, представляешь, я его знаю лет пять и ни разу не видела пьяным. В отличие от некоторых, не будем тыкать пальцами.

– Значит, не знаешь, истина в вине,– парень, похожий на баскетболиста, сказал это так, как будто поделился сокровенным и выношенным. Тот, кого назвали Беней, налил чего-то в стакан и протянул Виктору.

– Я бы с удовольствием, – Виктор развел руками, – здоровье не позволяет, – и улыбнулся.

– Действительно, с таким здоровьем не поспоришь,– заметила Заира. – Представляете, берет он меня под локотки и выжимает как штангу. И я, как эта железная дура, возвышаюсь над всей аудиторией, а в это время входит наш самый дорогой и любимый человек. Я начинаю махать крыльями и сучить лапками, неотвратимо видя, как он наливается праведным гневом. «Что вы себе позволяете по отношению к девушкам?» -- «По согласию, по согласию!» -- верещу я как последняя дура и сучу, сучу ножонками. Народ ржет, как табун кобылиц, и наш любимый человек не выдерживает, хлопает дверью.

– - Я пью вино! Но я не раб тщеты! Над чашей помыслы мои чисты! В чем смысл и сила поклоненья чаше? Не поклоняюсь я себе, как ты!

– Браво, Беня! – отозвалась Заира. – Витенька, не бери до головы, -- притворно посочувствовала Заира, утверждая тем самым несуществующую обиду.

– Беня, ты пьешь, как интеллигент,– продолжала Заира.– А по какому праву? Я

думаю, что ты сможешь себе это позволить еще очень нескоро. Видите ли, он тоже смакует! И естественно, тянет поговорить. Но рано, Бенечка, рано. Посмотри на Клаптона. Хлоп стаканчик – и ни звука. Хлаптунишечка мой! – Заира вытянула умильно губы и положила руку ему на плечо. – Клап, Клап!– она потрясла его. Он только мотнул опущенной головой и продолжал смотреть в пол, чуть покачиваясь в такт музыке, которую, пожалуй, он только один и слушал. Заира хлопнула его по плечу, и он вдруг упал поперек тахты, чуть не ударившись головой о стенку, закрытую, к счастью, ковром.

–Ой! – успела испугаться Заира.

– - Ммм…-- только промычал Клаптон. Его ноги в разношенных ботинках чуть оторвались от пола. Потом он попытался сделать какое-то движение головой, даже открыл глаза. Но для того, чтобы вернуться в исходное положение, этого не хватило. И он успокоился.

– Зачем себя томить и утруждать? Зачем себе безмерного желать?– опять к месту процитировал Беня, все так же наклоняя голову и покачиваясь. Казалось, будто он все время что-то бормочет, а эти прорывы к внятности связаны с каким-то ускользающим положением рук, суетящихся над столом, – пепельница, стакан, бутылка.

– Ох, эти физики! Я уже зареклась давать им книги. Представляешь, взял Хайяма, и нет, чтобы как филолог, – прочитать и забыть, – так он вызубрил наполовину. Представляешь? Обалдеть можно. Пока трезвый, одни цитаты,– почти серьезно жаловалась Заира.– И поговорить не с кем…

– Своим подругам тебе уже нечего сказать? – спросила Вера меланхолично.

– Верка, ну какой разговор между бабами? Так, обмен информацией. А душа жаждет искусства, -- она ударила по последнему слогу, -- наслаждения…

Ее огромные темные глаза и яркие полные губы, казалось, существуют независимо друг от друга и от самого лица и дрейфуют в нем, как тропические острова в Ледовитом океане. Запрокинув голову, – ее медные волосы вытянулись отвесно и коснулись тахты, – Заира о чем-то задумалась и словно улетела из этой комнаты. И все как-то почувствовали это, показались чужими друг другу – будто кто-то выдернул невидимую нить, соединявшую их, и теперь они рассыпались и лежат как скучные камешки, хотя еще недавно поблескивали в ожерелье.

Беня опять пришел на помощь – наполнил стаканы.

– Да, Верке этого не понять, – вернулась Заира, деловито тряхнув своей гривой, – волосы зазмеились, – и наклонилась к столу, но, не найдя пепельницы, вдавила окурок в тарелку.

– Вить, давай выпьем, – Заира взяла свой стакан,– на брудершафт, а? Давай! Домашнее вино, отец прислал. Изабелла. Ну, давай!

– Заирочка, радость моя, не хоцца, ну, честное пионерское. Должен же быть у меня хоть какой-нибудь недостаток?

– Я же говорила, – Заира кивнула Вере,– у него комплекс полноценности. Плюс бесконечная самоуверенность. Да, Витек, не клевал тебя жареный петух. Вот я болтаю с тобой, и уже не первый год, но до сих пор не знаю, как ты ко мне относишься… Ты добрый? – она пристально взглянула на него.